Виктор Некрасов - По обе стороны Стены

В Прадо открыл я для себя совсем незнакомого Боттичелли. «Historia de Nostagio» — называются три картины, составляющие одно целое. Некий всадник на белом коне, в развевающемся красном плаще, гонится за прелестной обнаженной девушкой, настигает ее, и она, затравленная собаками, падает у длинного пиршественного стола, насмерть перепугав сотрапезников. Содержание картины мне не ясно — кто? что? почему? — но я впервые столкнулся с таким динамичным, действенным, сюжетно-драматичным Боттичелли.

Новое, новое, все время что-то новое, впервые виденное, неожиданное… [4] Под большим секретом (потому и в сноске) — стоять перед впитавшимся в тебя с детства поленовским «Московским двориком» или Саврасовым в парижском Гран Палэ — не меньшая радость, но это уже не только область искусства.

В Испании это на каждом шагу.

И все же, если вы спросите меня, что же мне в этой стране — в общем-то не поражающей красотами природы, без лесов, с сухими, желто-красными, поросшими оливами равнинами, с агавами на юге, с пальмами, с горами, но не ахти какими, с нищеватыми деревушками — если спросите, я отвечу — именно она, с этими сухими равнинами, не ахти какими горами, но зато городами… И не музеи, с собранными в них сокровищами, о которых я только что перед этим говорил (они прекрасны, но все же есть еще и Лувр, и Эрмитаж, и Британский музей, и Мюнхен, и Ватикан, и… и… и), а эти тесные, запутанные, вьющиеся в гору улочки Толедо, решетки на севильских окнах, ослепительная белизна южных домов с синими тенями, прохладные галереи вдоль улиц, барселонские фонари (на Пласа-Реаль самого Гауди), бронзовые воины на конях и штатские господа с бородками или с мольбертами в руках — Веласкез, Мурильо, Гойя (в Союзе одному только Репину памятник, и спроси москвича, где он стоит, — не ответит), кокетливое изящество и бравада тореадоров, и доброжелательность шоферов грузовиков — одно удовольствие их обгонять, всегда махнет рукой, когда можно — и лимонад не со льдом, а со снегом, который долго не можешь высосать через соломинку — одним словом, Испания! Каталония, Андалузия, Кастилия… Только с кухней она нас не порадовала — уж больно соленая, — да и ресторанчики мы выбирали подешевле, и меню всегда было загадкой.

Ну, а трудящиеся? Трудолюбивый, героический, талантливый испанский народ? Испанцы, испанки? Если одним словом ответить — понравились. Даже полицейские — столкнувшись, разошлись по-доброму. А вообще-то Иберийский полуостров, как мы знаем, отнюдь не един. Все жаждут автономии, а то и полной независимости. Это модно. Каталонцы даже на машинах буквы, обозначающие страну (К вместо SP — Испания), поместили на желто-красном вертикально-полосатом фоне. И таблички с названием улиц заменили на каталонские. А в районе Аликанте (это уже не Каталония, это Левант) на всех дорожных знаках кем-то размашисто зачеркнута буква «е» в конце «Аликанте» и «и» заменено «а» — Алакант. Тоже чего-то хотят. В Страну Басков — мы собирались возвращаться через Бильбао и Сан-Себастьян — нам попросту настойчиво рекомендовали не заезжать. Увидят французский номер на машине, побьют стекла. Совсем недавно там были беспорядки, даже границу с Францией пришлось закрыть.

Испания демократизируется. И довольно быстро. Спортсменского вида, широкогрудый король оказался прогрессивным. Даже слишком, как считают некоторые. Сидящий внутри его антифранкизм (генералиссимус не очень-то его жаловал) потянул его вдруг в Китай, говорят, и в Советский Союз собирается. Но так или иначе, Испания купается (а, может, скорее барахтается) в своей заново приобретенной свободе, которой, как всегда, не хватает. Разрешили партии, автономию, упразднили цензуру, а вот с терроризмом не знают, что делать. Но разве только Испания?

Я задаю себе (да и не только себе) вопрос — а что было бы, если б победили не франкисты, а республиканцы? В ответ пожимают плечами. Вряд ли было бы лучше. Кто кого больше расстреливал в ту войну, трудно сказать, но известно, что Франко открыл границу всем бежавшим из Германии евреям («тс-с… А вы знаете, что сам Франко еврей? Да, да, это точно, уверяю вас…») и вообще обманул самого Гитлера — тому не удалось по-настоящему втянуть Испанию в войну, как Италию, например («Голубая дивизия» была скорее символом, чем реальной силой). И на поклон к нему не ездил — встретились, как равноправные, где-то на границе Испании и Франции.

Нет, победи республиканцы — те самые, в рядах которых было столько прекрасных, честных, искренних людей, — другие, не прекрасные и не честные, превратили бы Испанию в то, во что они умеют превращать любую страну. В Испании нет, увы, своей Воркуты и Колымы, но была Сахара со своим климатом. А кандидаты нашлись бы. И в немалом количестве. И не было бы шумной, веселой, разноязычной Пласа-Маойр в Мадриде, и всех этих укромных, милых таверн, и запретили бы бой быков, и монастырские земли превратили бы в совхозы (а монахов — в Сахару), и секретарь компартии Гранадской волости требовал бы от колхозников выполнения плана, и все вместе без конца благодарили бы партию и правительство за счастливую жизнь. И на всё это взирал бы гигантский, с рукой вперед, Ленин на месте никому не нужного Дон-Кихота со своим Санчо Пансой на площади Испании, переименованной в площадь Ленина, или Сталина, или Долорес Ибаррури.

Чего только могло ни случиться за эти сорок лет? Могла и Стена появиться. Мадридская Стена… Нет! Советские танки все же далеко. А без них Стену не возведешь.

Три слова об Андорре и на этом закончим наше путешествие. С Андорры мы его начали.

Мой друг Лёля Рабинович, он же писатель Леонид Волынский, как-то сострил. Говорили о перенаселенных супергигантах — Китае, Индии, СССР, США, — и туг он, перефразируя царских жандармов, сказал: «Ох, хорошо бы скомандовать — больше трех миллионов не собирайся!» Действительно, хорошо было бы. А меньше еще лучше.

Может, поэтому я и отдаю предпочтение тому, что называется карликовыми государствами: Монако, Лихтенштейн, Сан-Марино — больше двадцати пяти тысяч они не собираются. Ватикан, хотя в нем всего тысяча жителей, отбросим, особь статья.

Долины Андорры — официальное название этого со-княжества, co-principaute, расположенного в восточной части Пиренеев на границе между Францией и Испанией. Со — потому что вместо одного суверена у Андорры их два — французский президент (а до этого король, а до короля граф де-Фуа) и испанский Урхельский епископ. Им с тринадцатого века до сегодняшнего дня Андорра платит дань — символическую! — запутались в переводе дукатов и луидоров в нынешние пезеты и франки. Сколько всего андоррцев, не ясно — по БСЭ, шестнадцать тысяч, по «Statesman’s Year Book», 26 558. Длиной она тридцать километров, шириной — двадцать. Вокруг горы — миллионы туристов приезжают сюда зимой кататься на лыжах.