Манес Шпербер - Как слеза в океане

— Да, ты не ошиблась. А теперь иди спать, Мара.

Он слышал, как она легла в постель и погасила свет. Сам он еще читал, прерываясь лишь, чтобы прислушаться: она ровно дышит, наверное, заснула. Он не спеша разделся. Попытался читать в постели, но одна мысль не давала ему сосредоточиться. Он встал, прошел в ее комнату и остановился возле постели. Нет, она не спала, только притворялась спящей. Наверняка тщательно продумывала каждую деталь покушения, не желая, чтоб ей мешали. А если он ее спросит, она, конечно, ни за что не признается.

Он снова оделся и отправился в кафе на углу бульвара. Несмотря на холодную ночь, терраса была полна молодежи, и он с трудом нашел место. До него доносились обрывки разговоров. Справа от него сидела пара — молоденькая, несколько полноватая девушка с плохо прокрашенными рыжими волосами и мужчина постарше, лет двадцати восьми. Он говорил не переставая. Текст был весьма затасканный, поклонник был, видимо, слишком уверен в его воздействии. Но девушка плохо слушала. То и дело поглядывала на улицу, ведущую к Пантеону.

Слева два столика были сдвинуты вместе, и за ними тесно сидели молодые люди и девицы. Разговор вертелся вокруг сюрреализма, революционного духа и России. Один из них решительно заявил:

— И я настаиваю на том, что Днепрострой — это синтез сюрреализма и революции. С него начинается новая эпоха. И что касается меня, то я к ней принадлежу.

— А ГПУ? — вставил кто-то.

— ГПУ? Если бы его не выдумала революция, то его должен был бы выдумать сюрреализм. Повторяю: я сделал выбор.

На ухоженной лужайке Люксембургского сада играли в степной пожар, полагая, будто знают, что это такое. Извращенная революция поставляет им игрушки, сюрреалистические joujoux [93] Игрушки (фр.). , сделанные из людских костей. Вон то кафе напротив было излюбленным кафе Ленина. Революционер должен мечтать с открытыми глазами, говаривал он. Он приходил сюда усталый, из библиотеки, с бумагами и книгами под мышкой, садился на террасе спиной к Пантеону, вдали видна была Эйфелева башня, перед ним расстилался Люксембургский сад. И тут он мечтал с открытыми глазами. Не о ГПУ.

Один из молодых людей сказал:

— Именно то, что Сталин не похож на великого человека, и доказывает мне, что он величайший человек нашего века, если не всей истории.

Я предоставлю Маре свободу действий, сказал себе Дойно. Разумеется, время, когда выстрелы будили совесть мира, позади. Игроки не хотят больше ничего слушать. Жить в одно время, в одном городе, в одном саду с такими Славко — им это нипочем. И Мара ничего тут не изменит.

Утром Мара попросила его немедленно перебраться в другой отель. Она понимала, что он знает истинную причину, но сказала:

— Если приедет моя тетушка, она захочет сразу же расположиться с удобствами. Кроме того, пожалуйста, в ближайшие дни оставь меня одну. Мне необходимо побыть одной, ты же понимаешь.

Он ответил, не глядя на нее:

— Нужно думать о последствиях. Там начнутся массовые аресты.

— Они всегда начинаются снова и снова, в любом случае. Твой аргумент несостоятелен. И лучше ты ничего не придумаешь, пойми.

Она обняла его, словно перед долгим путешествием.

— Не бойся за меня, — сказала она.

Он ничего не ответил, слова стали абсолютно не нужны.

Ей не надо было ни отвечать, ни вслушиваться. Вполне достаточно было изредка вставлять «Да, конечно» или «Вы совершенно правы». Продавщица трещала без умолку. В этот час покупатели появлялись редко, они еще обедали или уже пили кофе. Только около четырех часов опять началось оживление. Продавщица ничего не имела против, чтобы Мара осталась в магазине. Объяснения, что она ждет мужа, что она хочет проследить, когда он выйдет из отеля напротив, и один ли он выйдет или с некой дамой, оказалось вполне довольно, к тому же это дало продавщице возможность порассуждать, очень неглупо сравнивая свой опыт с опытом других женщин. Все рассуждения сводились к неопровержимому заключению, что мужчины, даже самые жалкие, поражены болезненной, «буйной» неверностью, и средств против этого так же мало, как против старения, увы! Продавщицу звали Адель, то ли по названию магазина, то ли магазин был назван в ее честь. Она приплела к разговору и весьма интересные наблюдения за мужчинами — покупателями цветов. Даже выбор букета выдает степень неверности, степень «буйства».

Мара смотрела по очереди на два окна пятого этажа и дверь подъезда. Она знала, он сейчас в отеле, в последний раз она видела его около половины первого у окна. Он появлялся несколько раз, сперва в рубашке с жилетом, а потом и в пиджаке. Сейчас он, должно быть, в ресторане. Лишь услыхав проникновенный голос словоохотливой Адели: «Но, мадам, вот же ваш супруг!» и полуобернувшись к ней, Мара заметила его, он стоял совсем рядом, вытянув руку, словно хотел взять ее за плечо.

— Целую ручки, сударыня! — произнес он по-хорватски. — Я предпочел выйти через черный ход, обогнул отель и теперь могу насладиться абсолютно неожиданной встречей.

Она впервые видела Славко вблизи. Слишком крупное, одутловатое лицо с умными, в красных прожилках глазами. Сейчас от него пахло крепкими напитками, хотя обычно — это было многим известно — он пил вино.

— Вечером мы, барышня, опять наведаемся к вам, так что вы оставьте нам свежую азалию!

Он мягко подтолкнул Мару к дверям, она хотела высвободить руку, но он крепко ее держал. Он повел ее в Булонский лес, неподалеку. Когда она как бы ненароком открыла сумочку, он воскликнул:

— Нет, как можно, здесь, в Париже, разгуливать с пистолетом! Моих французских коллег это может всерьез обидеть! Они столько сил потратили, даже арестовали около тридцати наших с вами земляков, только чтобы я мог спокойно полюбоваться ville lumiére! [94] Огнями города (фр.). А тут является такая маленькая женщина с заряженным револьвером, хорошей, хотя и старомодной системы «штейр», без предохранителя. Просто счастье, что я вас встретил. Минутку, я только выну патроны, вот так. Ах, какая же вы хозяюшка! Сразу купили целую кучу патронов, ну да, дюжинами дешевле. Вот, а теперь закроем сумочку и забудем, все забудем. У вас никогда не было заряженного револьвера. Вы не подкарауливали меня целых два дня, сперва в вестибюле отеля, потом в книжной лавке, сегодня с утра в воротах домов номер восемнадцать, двадцать два и двадцать четыре и наконец в цветочном магазине «Адель». Все это мы забудем; что было — не было. Давайте-ка сядем на эту скамейку. Если вы посмотрите налево, то вместо моей полицейской рожи можете насладиться видом маленького озера и островка с кафе для любовных парочек.

Мара проговорила с чувством:

— Немедленно убирайтесь! Иначе я позову на помощь! — Но в тот же миг она заметила стоящих в конце аллеи двух мужчин, она повернулась вправо, но и там дежурили агенты.