Манес Шпербер - Как слеза в океане

— Вы были больны? — спросила она озабоченно Дойно, когда тот появился вновь после того, как не показывался целых три дня.

— Нет, я энергично приучаю себя к терпению, — ответил он, благодарный ей за проявленный к нему интерес. Она с удивлением посмотрела на него. Возможно, она не очень хорошо поняла его итальянский. Потому что она строго сказала:

— Ага, значит, вы завели себе симпатию, синьор.

Он отнекивался, но она не поверила ему. О, она хорошо знает мужчин!

Вскоре он полностью прекратил свои ежедневные хождения на почту. Если будет что-то для него, так ему перешлют по его новому адресу. Потому что наконец у него появилась своя комната, и плата за нее была внесена за два месяца вперед. Одно окно выходило на маленькую площадь, за старыми узкими домами высился храм святого Себастьяна. Дверь и другое окно выходили на балкон, впереди виднелось море, справа — старая гавань с рыбачьими лодками.

Город Бари испытал на себе когда-то несколько быстротечных перемен — власть Злого и власть Доброго Вильгельма. Злой король разрушил город, а добрый позволил его вновь восстановить.

— Да, нам всегда везло, — сказал синьор Эннео Вассари. — Все дело в конце концов сводится к очередности. Если бы сначала пришел Вильгельм Добрый, а, потом Злой, то Бари уже не было бы почти тысячу лет и я бы не имел удовольствия предоставить в ваше распоряжение эту скромную комнатку.

Синьор Эннео был человек скромных возможностей, он работал в городском управлении порта, но всегда интересовался только тем, что было напечатано «мелким шрифтом», другими словами, всем тем, что вовсе не обязательно было знать. Даже в теперешние военные времена он только пробегал глазами сенсационные сообщения, зато громко читал, так чтобы было слышно и его жене Бьянке, менее актуальные статьи, которые, однако, как он считал, сообщали солидные сведения: о научных методах внесения удобрений в почву, о возможностях, позволяющих определить пол ребенка еще в утробе матери, о философе Кроче [191] Кроче Бенедетто (1866–1952) — итальянский философ-идеалист, историк, литературовед, политический деятель, представитель неогегельянства. , о новых медицинских препаратах против некоторых заболеваний, специфичных для джунглей, а больше всего он любил биографии великих людей, потому что они всегда хорошо кончаются, как он говорил.

— Конечно, и великие мужи умирают, — объяснял он Дойно, который уже через несколько дней начал столоваться у синьоры Бьянки, — всем суждено умереть, но если чью-то биографию пропечатывают в газете, это означает, что он прожил счастливую жизнь.

— Тогда им надо и про тебя напечатать статью, Эннео, — объявила его жена, ставя на стол кофе.

Да, об этом Дойно мечтал когда-то: жить на пансионе у престарелой супружеской четы, прислушиваться по вечерам к обыденным разговорам, пребывать одиноким гостем в чужой жизни. И вот все это пришло и складывалось даже благоприятней, чем в его мечтах.

Синьора Бьянка была права, Эннео был счастливым человеком. Маленький, хрупкий, он боялся штормов и вообще любой непогоды, боялся некоторых зверушек, например, больших рыб и раков, даже мертвых. Но он не ведал никакого страха перед людьми, кем бы они ни были, в какую бы угрожающую позу ни становились. Он просто не мог себе представить, что человек может дойти до такого состояния, чтобы на самом деле быть плохим. Фашизм, война, оккупация — все это зло было для него преходящим капризом судьбы. Виновных тут не было, никто не хотел быть плохим — ни вконец одичавшим фашистом или убийцей, ни тем мародером, которыми кишел черный рынок.

— Ну представьте себе, синьор, вы Вильгельм Злой и у вас спрашивают: «Кем вы больше хотите быть, Вильгельмом Добрым или Вильгельмом Злым?» Конечно, вы ответите, что хотите быть Вильгельмом Добрым. Или возьмите, например, Муссолини — это же ясно, что он вместо своей доли предпочел бы быть нашим святым Николаем, чьи мощи в гроте и по сей день каждый год девятого мая [192] В 1807 г. итальянские купцы перевезли мощи св. Николая — покровителя морской торговли — в свой родной город Бари, и день прибытия мощей — 9 мая — торжественно празднуется ежегодно в городе. источают сокровенную манну. Поэтому я и говорю — все зависит от счастья, важно, чтобы судьба не избрала тебя на плохую роль.

Эннео был очень словоохотлив, но достаточно было одного мановения руки его жены, чтобы заставить его замолчать. Обычно она внимательно слушала его. Именно потому, что он так красиво говорил, она и согласилась выйти за него замуж и оставила ради него хорошее место служанки. Это произошло двадцать семь лет назад. Его речи со временем стали еще прекраснее, она же сама уже мало походила на ту хорошенькую девушку, которой была когда-то. Она дала жизнь шестерым детям, и у себя дома она работала гораздо больше, чем тогда в услужении у чужих, — она должна была бы высохнуть и превратиться в щепку, а она сделалась толстой и расплывалась все больше, сначала тело, а потом, когда уже перестала рожать, и лицо, с тяжелым двойным подбородком. И откуда только этот жир берется? Ведь она не сидит сложа руки, да и есть особенно нечего.

— Когда я на вас смотрю и вижу, как много вы пишете часами подряд и все наизусть, — говорила синьора Бьянка, — то я думаю про себя, что у вас там, за границей, школы, должно быть, намного лучше наших. Все четверо моих детей учились, и, что правда, то правда, у девочек еще и сегодня очень красивый почерк, а у Рикардо даже этого нет, да только что толку от всего этого? Ведь и даже когда мы не были отрезаны друг от друга, они очень редко писали, и то совсем коротенькие письма. Они хорошие дети и хотят доставить нам радость, но они не знают всего так много, чтобы писать, выдумывая из головы.

— Я редко пишу письма, — ответил Дойно, — а те, которые отсылаю, вряд ли доходят до адресата. Я только делаю черновые записи, чтобы не забыть кое-какие вещи. Некоторых людей, которые были мне особенно близки, уже нет в живых. Когда я думаю о них, у меня теплеет на душе, и я сажусь и пишу воспоминания о них.

Женщина вздохнула из сострадания к человеку, которому было так тоскливо, что он писал сам себе, и из-за глубокой обеспокоенности за Рикардо, единственном из ее троих сыновей, оставшемся в живых, двое других — близнецы — умерли еще малыми детьми. Как и этот человек, Рикардо оказался заброшенным на чужбину, попал в плен к англичанам. Перед сном она каждый раз пыталась представить себе, как он там живет. Иногда она была убеждена, что все там хорошо к нему относились, а другой раз ей казалось, что своей неуклюжестью и вспышками гнева он повсюду наживал себе врагов. В ее глазах все мужчины были слабыми существами и только ангелы-хранители препятствовали их преждевременной гибели. Только женщинам одним Бог дал силу выстоять в жизни. Мужчинам же он дал только видимость силы и обрек их на то, чтобы они до самой смерти оставались детьми, постоянно нуждавшимися в присмотре и руководстве. Вот уже не первое десятилетие каждый вечер Эннео читал ей вслух газету. И ему ни разу не пришла в голову мысль, что ее это вовсе не интересует или что у нее полно забот, которые он должен был бы разделить с ней. Такое доброе сердце, а вот, поди же, в пятьдесят шесть лет ведет себя как младенец.