Ричард Мейсон - Тонущие

Проходя мимо гостевого крыла, я с облегчением увидел свет в комнате доктора Петена.

Элла, чуть сгорбившись, проскользнула мимо его окон.

— Мне нельзя сейчас встречаться с ним, — промолвила она, когда мы поднимались по ступеням.

Она взглянула на меня и хотела что-то добавить, но передумала. На обратном пути Элла не стала брать меня за руку, а когда я коснулся ее плеча, отстранилась.

— Мне полагается все время быть веселой и жизнерадостной, — объяснила она наконец, изобразив на своем лице слабое подобие улыбки, — иначе я испорчу отчет, который он посылает папе и Памеле. Я вас завтра познакомлю.

И она провела нас с Эриком в темный холл, заперев за нами массивную дубовую дверь.

— У меня мурашки по коже бегут от этого места, — заявила она вдруг, оглядывая утопавшую в сумерках комнату.

— У меня тоже, — с готовностью ответил я, сожалея, что Эрик находится с нами, и мечтая остаться наедине с Эллой.

В присутствии моего друга, учитывая странное настроение, охватившее его на обратном пути, я чувствовал себя неуютно.

— А мне кажется, прекрасный дом, — донесся до нас из полумрака голос Эрика, неестественно громкий.

Только что он был рядом со мной, а теперь стоял на другом конце комнаты у камина, едва различимый в меркнущем свете догорающих углей. Элла вздрогнула.

— Ох и напугал же ты меня! Ты что, научился летать? — выпалил я испуганно и удивился собственной резкости.

— А вы что, привидений боитесь? — насмешливо парировал Эрик.

По лицу Эллы было видно, что она пытается решить, как расценивать тон Эрика: то ли в качестве обидной насмешки, то ли дружелюбной иронии.

— Ты прав, глупо получилось, — произнесла она. — Спокойной ночи вам обоим. Желаю спать без сновидений.

Она поцеловала меня в щеку и выскользнула из комнаты.

Я было последовал за нею, но в дверях она остановилась, оглянулась и покачала головой. И я замешкался в нерешительности посреди зала. А она пропала.

Неожиданно разозлившись, я повернулся к Эрику:

— Пошли, пора ложиться.

— Ты уверен, что именно со мной хочешь ночевать в одной спальне? — поинтересовался он ровным и прохладным тоном.

— Заткнись.

Я молча двинулся в нашу уютную комнату. Сейчас ее освещал огонь, разведенный за недавно отполированной каминной решеткой. Опять одуряюще благоухала лаванда, сообщая о том, что заботливая мадам Кланси снова тут побывала. Мы с Эриком почти не разговаривали; разделись в теплом полумраке спальни и легли в свои постели, на хрустящие и прохладные простыни.

— Спокойного сна, — пожелал я.

— Тебе тоже.

Так окончился наш первый день в Ле-Варреже.

А следующий оказался ярче, светлее предыдущего — холодный ясный зимний день, наполненный ослепительным солнечным блеском. Землю сковал мороз. Мы с Эриком проснулись рано и явились к завтраку первыми. Словоохотливая француженка (мы предположили, что это и есть мадам Кланси) предложила нам круассаны и кофе, приправив завтрак мрачными прогнозами насчет погоды. Женщина говорила так быстро, а акцент показался мне столь необычным, что, когда она ушла, я попросил Эрика перевести.

— Она поведала, что в ближайшее время сильно похолодает, — сказал он. — А еще сообщила, что Элла отправилась на прогулку. И скоро вернется.

Не успел он договорить, как в комнату вошла разрумянившаяся от мороза Элла:

— Доброе утро, мальчики. — Голос ее звучал весело, но она избегала смотреть мне в глаза.

— Доброе утро.

В ее присутствии я немного помрачнел, дуясь на то, что вчера она запретила мне последовать за нею. Элла не обратила на это внимания и сообщила:

— Наш добрый доктор Петен обычно спускается около девяти и выпивает чашку кофе с круассаном. Полагаю, это он.

При этих словах в столовую вошел мужчина средних лет, полноватый, лысоватый, с клочками седых волос, длинных по бокам и зачесанных на макушку в попытке скрыть проплешину.

— Доброе утро, мадемуазель Харкорт, — приветствовал он любезно и учтиво, но с некоторой насмешкой — так обычно подтрунивают над ребенком. — Надеюсь, вы хорошо спали. — Английский у него был безукоризненный.

— Очень хорошо, спасибо, — ответила Элла, лучезарно (но ненатурально, как показалось мне) улыбаясь. Налила кофе и представила нас друг другу.

Доктор кивнул, приветствуя нас:

— Рекомендую до возвращения в Лондон как следует выспаться. — Свою речь он сопровождал неторопливыми взмахами рук. — Сон, отдых, тепло. И прежде всего умеренность — вот во что я верю, господа, таковы мои принципы. — Закончив врачебные рекомендации, он уселся за стол и тут же за один присест расправился с четырьмя круассанами.

Лишь ближе к полудню мне удалось остаться с Эллой наедине — она исчезла вскоре после завтрака, и мне пришлось из вежливости наблюдать, как доктор Петен с Эриком играют в шахматы. Они расположились с доской в гостиной, просторной квадратной комнате с высокими окнами, из которых был виден сад.

Я сидел на диване, время от времени улыбался доктору и своему другу, демонстрируя тем самым неослабевающий интерес к их партии, и думал об Элле, а когда заметил, что она показалась из-за тисов, извинившись перед мужчинами, покинул комнату. Догнал ее уже у фонтана, она торопливо шла в сторону дома, кутаясь в мужское пальто и придерживая у горла голубой школьный шарф. Вероятно, этот наряд прежде принадлежал ее отцу.

Заметив меня, она остановилась. Мы молчали.

— Привет, — первой нарушила она затянувшуюся паузу.

— Привет.

Элла попыталась было пройти дальше, но я схватил ее за руку:

— Почему ты обращаешься со мной, словно с чужим? — Бессонные часы, проведенные в тоске минувшей ночью, придали резкости моему тону. — Что случилось?

Она хмуро взглянула на меня и ответила вопросом:

— А ты не знаешь? — и отвернулась.

Я покачал головой. Она подняла глаза и принялась изучающе разглядывать мое лицо. Смятение, которое она там обнаружила, кажется, ее удовлетворило, и Элла полезла в карман за сигаретой. Я смотрел, как она подносит ее ко рту, прикуривает, медленно, глубоко затягивается и, запрокинув голову, выдыхает дым вверх. Я следил за ним взглядом, пока он не растаял в яркой холодной синеве.

— Поговори со мной, — попросил я.

Вдруг она резко отвернулась. Видно было, что она колеблется, и сердце мое сильно забилось.

— Хорошо. — Элла, по-видимому, в конце концов на что-то решилась. — Но давай отойдем. Сюда.

Она торопливо двинулась через рощицу по посыпанной гравием дорожке. Я отправился вслед за нею, с облегчением отметив, что фруктовый сад при свете дня выглядит живописно и нет в нем ничего пугающего, а великаны снова превратились в яблони.

Иней на траве сверкал на солнце и хрустел под ногами, пока мы пересекали поляну. Я понимал, что Элла ведет меня к каменоломне, и, поспешая за нею мимо деревьев, отделявших это диковинное место от фруктового сада, все же вновь, как накануне ночью, ощутил легкий озноб. Каменоломня при свете дня тоже перестала внушать страх — просто растянувшаяся у наших ног лужа с грязной водой, и больше ничего.