Ричард Мейсон - Тонущие

Мои слезы высохли. С болезненным вниманием я наблюдал, как Сара ходит туда-сюда по комнате, сосредоточенно, неутомимо. Чай давно остыл. Она без умолку говорила, а я слушал, с ужасом думая о том, что она сделала, и о том, что еще предстояло сделать мне. Я по природе не склонен к насилию.

Моя жена продолжала рассказывать, позабыв обо мне, уже не заботясь о том, как я воспринимаю ее слова. В голосе ее звучала гордость, речь изливалась потоком, она была совершенно не похожа на ту женщину, которую я знал.

— Изъять на одну ночь ключ из письменного стола Сирила, чтобы сделать в Лондоне дубликаты, было легко. А отправившись в мастерскую, я надела парик: такие вот мельчайшие детали и имеют значение. Этому можно научиться при чтении детективов. Хотя шансы были невелики, я подумала, что, если оденусь, как Элла, и буду говорить, как она, этот человек может потом узнать ее по фотографиям в газетах и явиться в суд.

— Что он и сделал.

— Да. А еще нужно было подготовиться физически.

— Каким образом?

— Помнишь, какой Александр был высокий, крупный? А я не очень-то сильная, так что пришлось тренироваться поднимать тяжести, чтобы усвоить нужный прием. Этим я занималась несколько недель… Да и в сам тот вечер мне пришлось провернуть кучу дел. Так много мелочей… а сроки поджимали. Самое важное было правильно распределить время.

— Ну, этим искусством ты владеешь в совершенстве.

Сара остановилась, сбитая с толку, — я перебил поток ее сознания.

— Пока мы все одевались, — заговорила она опять неторопливо, словно пытаясь хорошенько припомнить, — я положила под дверь Эллы записку — якобы от отца — с просьбой тайком встретиться в его комнате в восемь часов и подождать, если в комнате его не окажется. Я не могла допустить, чтобы ее кто-то заметил, пока я буду на балконе с дядей Александром. — Сара смотрела мне в глаза, но как будто не видела. Вдруг зрачки ее сфокусировались, она улыбнулась. — Я уговорила его подняться наверх, сказав, что речь лучше произнести в Большом зале, а не в шатре, и ему это показалось удачной идеей. Он подождал, пока я не переоденусь. Думаю, мой наряд его позабавил. Я объяснила ему, что мы с Эллой решили одеться в одинаковые костюмы, — шутка такая. До тех пор все шло хорошо, однако самый рискованный момент был еще впереди.

Я слушал со все возрастающим недоумением: как я мог так долго жить с этой женщиной, не имея ни малейшего представления, кто она такая?

— Никому нельзя было дать возможность хорошенько меня разглядеть, — рассказывала она. — Это был бы неприемлемый риск. На балконе, пока могла, я пряталась у дяди за спиной. Как я испугалась, когда старый лорд Маркхэм крикнул, чтобы Элла показалась публике! После этого я должна была действовать быстро.

— И ты толкнула его.

— Приподняла, а потом толкнула. Это был довольно сложный маневр. Однако я застала его врасплох, и перила там низкие. Все получилось довольно легко. Я чуть не утратила присутствия духа, когда он вцепился в поручень, — мне тогда пришлось поспешно разжимать его пальцы.

— Это когда все подумали, что ты ему помогаешь.

— Да, хотя мне непонятно почему. Было ведь предельно, до смешного ясно, что происходит. В этом вся суть. А когда он упал, я спустилась с балкона и побежала к себе, сняла парик и одежду, положила их в мешок, мешок засунула в ящик комода, где никому бы не пришло в голову искать. Потом надела свое красное платье и спустилась к гостям. Вся операция заняла лишь семь минут. Ах да, по пути обратно я умыкнула записку, которую подкинула Элле, — к счастью, бумага лежала на туалетном столике в ее комнате. Разумеется, текст я напечатала на машинке, так что, даже если бы кто-то ее обнаружил, серьезного вреда это бы не принесло. Полиция подумала бы, что это фальшивка, что Элла сама себе ее написала. Тем не менее я была рада, что заполучила записку. А на следующий день, когда все поутихло, я забрала мешок, наложила в него камней и скинула с утеса. И все было кончено.

— Но Элла обвиняла тебя.

История Сары, рассказанная так легко и беспечно, заворожила меня. Она с восторгом ухватилась за мое замечание:

— Ну конечно обвиняла. И я знала, что так будет. Потому что она единственная знала правду.

— Но ты и к этому тоже подготовилась, — медленно проговорил я, представляя очередной этап плана Сары.

— Это было умно, да?

Я промолчал.

— И та небольшая статья в «Атенеуме», и изданная позднее книга — они мне очень помогли. Когда Элла совершила глупость, выдвинув свое безумие в качестве причины разрыва помолвки с Чарли, я уже выиграла. Зря она недооценивала власть прессы. Присяжные были настроены определенным образом еще до того, как вошли в зал суда, а она так долго лгала своей семье, что никто всерьез не удивился тому, чт о она якобы совершила. Они были шокированы, разумеется, но не удивлены. До того как я убила Александра, Элла на протяжении многих лет ходила к врачам. Даже когда она попыталась рассказать правду обо мне одному из приглашенных психиатров, ей не поверили. Она попала в ловушку собственной лжи.

— Не может быть… Я не верю, — сказал я хрипло.

— Нет, веришь.

И все же я по-прежнему смотрел на Сару с некоторой долей недоверия — на ее силуэт, четко вырисовывавшийся на фоне последних огненных сполохов заходящего солнца. Именно тогда я вдруг сообразил, что последней добычей, отнятой Сарой у Эллы, был я сам.

— Потеряв Чарли, я кое-чему научилась, — произнесла Сара уже спокойнее. — Научилась наблюдать за людьми и понимать их. Впервые в жизни научилась дарить им радость. Элла всегда была очаровательна, я не могла с ней соперничать. Но когда она украла у меня Чарли, я всерьез решила изучить ее тактику. И тогда узнала, как легко женщине получить власть над мужчиной…

Я подавил стон, вспоминая наш совместный ленч в день вынесения приговора и то, с какой легкостью я попал в Сарины сети.

И тогда я вышел из комнаты, не обернувшись и не посмотрев на свою жену.

Сгущались сумерки. Я сидел у окна, в дальнем конце темного коридора, наблюдая, как последние туристы садятся в последнюю лодку — совсем как мы с Эллой много лет назад, когда впервые оказались в Сетоне. Быть может, я ждал, что Сара последует за мной, словом или жестом выразит раскаяние. Когда Сара замолчала, я чуть было не утратил выдержку, чуть не сбежал, довольствуясь надеждой на то, что смогу простить.

Но меня не просили о прощении, и я знал, что просить не будут. Я сидел в одиночестве, слушал, как бьются о берег волны, и глядел на дверь гостиной, спрашивая себя, есть ли у меня право прощать.

Нет, у меня не было такого права.

Я наблюдал, как коридор погружается во тьму, и в этой тьме кружились образы, которые и сейчас не покинули меня: Элла в парке, ее обгрызенные ногти — начало всего; скрещенные ноги в моей залитой солнечным светом мансарде, красные глаза в переполненном зале суда, когда я потерял ее навсегда, когда, считая ее безумной, не пожелал ей улыбнуться.