Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник)

– Вполне, государь, – успокоил его Персей. Задача оказалась не из лëгких, но к подвигам герою было не привыкать. Полидект поручил ему разыскать ужасную Медузу Горгону и положить конец еë многочисленным злодеяниям. Сложность поручения состояла в том, что на преступницу нельзя было смотреть: она обладала волшебным даром превращать любого, кто на неë посмотрит, в камень и активно этим даром пользовалась.

– Вот-вот, – прозвучал в мозгу Персея посторонний голос. – Всë дело в Медузе. Иди и разберись с нею.

Персей вторично взялся за голову и потому, занятый проклятым демоном, не заметил хитрой ухмылки на лице Полидекта. Доверчивый герой никак не мог знать, что правитель, положивший глаз на его матушку Данаю, сознательно втягивает еë гораздого на благородные подвиги сына в опасную авантюру.

Тронный зал вдруг задрожал и рассыпался на мелкие кусочки.

Потрясëнный Богданов, продолжая держать на сердце ладонь, открыл глаза и увидел, что над ним склонился донельзя довольный аналитик.

3

– Кто бы мог подумать! – аналитик восхищëнно покачал головой. – По вам бы никогда не сказал. Такой неказистый субъект – и сразу в Персеи!

Обида на короткий миг затмила в Богданове все прочие впечатления. Он приподнялся на локте, угрюмо взглянул на туловище, которым наградила его природа, и попытался сказать что-то дерзкое, но аналитик его опередил:

– Не смейте обижаться. Мелкие оскорбления входят в психотерапевтическую программу.

Богданов нехотя закрыл рот и сел на кушетке. Аналитик, важно расхаживавший по комнате, споткнулся, наконец, о механический уроборос и чуть его не испортил. Испугавшись за модель, он бережно поднял еë с пола и убрал в шкаф.

– В вашу программу действительно входит много такого, о чëм я не подозревал, – заметил Богданов. – Меня преследует чувство, что галлюцинацией там и не пахло.

– Это хорошо, – кивнул аналитик, усаживаясь за стол. – Давайте я вам кое-что объясню. Ваша восприимчивость отменна. Вам с ходу повезло нырнуть на самое дно подсознания. И с первого же раза вы сумели уловить самую суть того, что вам надлежит сделать в дальнейшем.

– Послушайте, – сказал Богданов. – Прежде, чем вы приступите к толкованию, ответьте на маленький вопросик: откуда там, во дворце, взялись вдруг вы? Ведь вы не принимали лекарство. А если бы приняли, то, насколько я понимаю, очутились бы в каких-то своих собственных чертогах.

Аналитик вздохнул и снисходительно улыбнулся:

– Очень просто. Вы же не молчали, и наш контакт не прерывался. Странствуя по мифу, вы тем временем исправно сообщали мне обо всëм, что видели. При этом, естественно, вам казалось, будто я стою рядом.

– Тогда почему вы испугались Полидекта? – Вот ещë! – скривился аналитик. – Никакого Полидекта не было. Я просто не хотел мешать. Разговор мог уйти в сторону. К тому же вы – вы, а не Полидект! – так сжали кулаки, что я не исключал агрессии. И кроме того – разве не очевидно, что древнегреческий правитель должен выражаться несколько иначе, чем в вашем случае? Что это ещë за «придурок» у него прозвучал?

– Ну, хорошо, – Богданов говорил с явным сомнением в голосе. – Ладно. Я более или менее удовлетворëн. Действительно, «придурок» – слово, которым я пользуюсь часто.

– То-то и оно, – подхватил аналитик. – Ну-с, теперь позвольте высказать кое-какие соображения. Итак: вы получили от царя конкретное задание. Мы не будем сейчас касаться сложных взаимоотношений Персея с Полидектом, Данаей, Андромедой, Зевсом и прочими персонажами. Все они имеют психологическое происхождение и символизируют процессы рождения, созревания, индивидуации и много чего ещë. Но нас интересует прежде всего Медуза. Это настолько недвусмысленный, яркий образ, что мне остаëтся только аплодировать нам обоим. Вам – за покладистость и силу воображения, себе – за методику.

Богданов задумчиво потëр лоб.

– Я, конечно, догадываюсь, что это за Медуза, – молвил он неуверенно. – Мне, однако, трудно соотносить еë с какой-то символикой. Клянусь богами, всë было чрезвычайно реально.

– Ну, раз вы уже клянëтесь богами, значит – реально. Можно только порадоваться. Чем ближе к жизни, тем ощутимее результат. И всë же остановимся на образе Медузы. Если б вы задались целью подумать, вы бы смекнули, что Медуза Горгона символизирует первичный океан, ужасное женское начало, превратившееся по мере высвобождения личного «я» из доброй материнской стихии в хищный, чудовищный феномен, ибо оно недовольно и хочет удержать дитя в его прежнем качестве – безличностным и безынициативным. Оно пытается захватить ваше неокрепшее, инфантильное самосознание и вернуть его в первобытную пучину неосознанного существования. Такое женское начало символизируется архетипом Ужасной Матери. Формы, в которых этот архетип существует, весьма разнообразны, и Медуза Горгона – классический, безупречный вариант. Давайте вспомним миф как таковой: даже Персей не посмел заглянуть ей в лицо. Он вынужден был пользоваться зеркальным щитом и ограничивался одним отражением – в противном случае он, как и все прочие, рисковал превратиться в камень. В этом мифе создатели греческой мифологии отразили очень мощный конфликт, который от века существует как в психологии отдельного лица, так и в психологии человечества в целом. Искорка сознания, немощное личное «я», окружëнное материнским праокеаном, стремится вверх, к небесам, страшась бросить взгляд на первичные воды, ибо те слишком сильны, чтобы герой мог противостоять их зову. Нечто похожее мы наблюдаем в другой легенде – о жене Лота, которая обернулась и стала соляным столпом. Но логика развития человека и общества заставляет, как бы не было страшно, заглянуть в этот древний, полный хаоса омут и осознать его как часть самого себя. Вот в чëм состоит глубинный, психологический смысл данного вам поручения.

Богданов глубоко вздохнул. Объяснение он в общем понял, но полностью принять не мог. По всему выходило, что первым был конфликт, а после уж создавался миф. Однако его собственный недавний опыт говорил об обратном. Зная, что на это скажет аналитик, Богданов не стал возвращаться к подозрительной реальности пережитого. Им понемногу овладела скука, и он слушал, большей частью наперëд угадывая, что скажет ему целитель. Тот продолжал:

– В этой истории мне представляется главным даже не поиск Медузы – гораздо важнее пресловутый зеркальный щит. Как по-вашему, что это такое? – аналитик сделал небольшую паузу и, не дожидаясь ответа, объяснил: – Щит – символ так называемой «цензуры», о которой впервые заговорил Фрейд. Это перегородка, барьер, защищающий нас от вторжения ужасного бессознательного. Увы – зеркало, каким является поверхность щита, зачастую оказывается кривым. Барьер наделëн известным своеволием, он сам решает, какую правду можно допустить в сознание, а какую лучше приукрасить или изуродовать до неузнаваемости. Вы наверняка слышали о так называемом навязчивом неврозе. Человек не может удержаться от совершения какого-то действия – без нужды зажмуривает глаза, шмыгает носом, высовывает язык, и тому подобное. Бедняга не сошëл с ума, он прекрасно понимает, что делает что-то не то, но не может остановиться. О чëм это нам говорит? О том, что некое желание, по тем или иным причинам отвратительное сознанию и потому несбыточное, заменилось при переходе через границу чем-то безобидным – по мнению «цензуры». Я вспоминаю один уникальный случай: жил человек, который не мог удержаться, чтобы не поднять с земли или пола горелую спичку. Как он страдал, кто бы видел! Однажды он путешествовал поездом дальнего следования. Во время стоянки в каком-то захолустье он вышел, зашëл в привокзальный туалет и там, среди разного поганства, увидел спичку – она плавала в луже сами понимаете, чего. Ему стоило колоссальных усилий не нагнуться и не взять эту спичку, он переборол своë желание, отважно сел в поезд и поехал дальше. Но уже на следующей станции он собрал вещи, вышел, пересел на встречный экспресс, вернулся, снова отправился в злосчастный туалет и взял-таки проклятую спичку. При этом он понимал всю абсурдность своего поведения – тем хуже было для него. Можно себе представить, какое истинное желание пряталось за подобной навязчивостью – допустимой с точки зрения безмозглого щита!