Дафна Дю Морье - Полет Сокола

— Что? Что вы сказали?

— Отель «Панорама» откроется только к Пасхе, — беззаботным тоном объяснил я.

Я остановил машину, и Туртманы вышли, чтобы сфотографировать статую герцога Карло и окружающий вид. Раньше здесь было место официальных прогулок. Именитые горожане с женами, детьми и собаками прохаживались по плато с аккуратно высаженными деревьями, кустами и летними грунтовыми растениями. Во всяком случае, здесь можно было сменить обстановку. По склону холма ближе к вершине выросли новые здания, и сиротский приют, который когда-то высился в уродливом одиночестве, окаймляли более приятные на вид жилища. Теперь здесь, видимо, раскинулся современный фешенебельный квартал Руффано, бросающий вызов более знаменитому южному холму. Когда мои клиенты, завершив утреннюю порцию съемок, подходили к машине, я с саквояжем в руке вышел из «фольксвагена».

— Здесь, герр Туртман, я пожелаю вам всего доброго. — Я протянул ему руку. — Дорога, что направо от площади, приведет вас вниз к порта Мальбранче и дальше на север. До Равенны поезжайте берегом, это самый короткий путь.

Герр Туртман и его жена с удивлением уставились на меня: он даже заморгал под своими золотыми очками.

— Вас наняли гидом и шофером, — сказал герр Туртман. — Мы договорились с агентом в Риме.

— Это недоразумение. — Я поклонился. — Я взялся сопровождать вас до Руффано и не далее. Сожалею о причиненном вам беспокойстве.

Я питаю известное уважение к немцам. Они понимают, когда их побили. Будь мой клиент моим соотечественником или французом, он бы разразился обвинениями и жалобами. Но не герр Туртман. Этот поджал губы и, смерив меня взглядом, приказал жене садиться в машину.

— Как угодно, — проговорил он. — Ваши услуги я оплатил вперед. Римской конторе придется возместить ущерб.

Он сел в машину, шумно захлопнул дверцу и завел мотор. Через секунду «фольксваген» уже катил через пьяцца дель Дука Карло и вскоре скрылся из виду. И из моей жизни. Я больше не групповод. Не возничий. Я повернулся спиной к доброму герцогу Карло, стоявшему на высоком пьедестале, и посмотрел на юг, на противоположный холм. Дворец герцогов Мальбранче с двумя смотрящими на запад башнями-близнецами словно корона украшал его вершину. Я стал спускаться вниз, в город.

В полдень пьяцца делла Вита (площадь Жизни) полностью соответствует своему названию. Женщины уже сделали покупки и разошлись по домам готовить второй завтрак. Их сменили мужчины. Когда я добрался до центра города, там собрались толпы мужчин. Лавочники, мелкие торговцы, праздношатающиеся, юноши, пожилые: они разговаривали, сплетничали, некоторые просто стояли и смотрели по сторонам. Таков обычай, так было всегда. Посторонний человек, недавно приехавший в Руффано, мог бы принять их за членов некоей организации, которая собирается захватить город. И ошибся бы. Эти люди и были сам город. То был Руффано.

Я купил газету и, прислонясь к колонне, стал перелистывать страницы в поисках римских новостей. Наконец, мне попались на глаза несколько строчек про убийство на виа Сицилиа: «Личность женщины, убитой два дня назад на виа Сицилиа, еще не установлена. Полагают, что она приехала из провинции. Водитель грузовика сообщает, что при выезде из Терни посадил в машину женщину, чья внешность соответствует описанию убитой. Полиция продолжает расследование».

Вчера, перед тем как свернуть на Сполето, мы проезжали Терни. Любой бродяга, отправляющийся из Руффано на юг, в Рим, был бы рад проделать оставшийся путь на грузовике. Водитель, разумеется, уже явился в полицию и опознал тело; к тому же описание убитой разослано во все города страны, чтобы полиция могла сверить его со списками объявленных в розыске. Но что, если убитая женщина не значится в списке? Что, если она просто ушла из дома? Я не мог вспомнить, были у Марты родственники или нет. Конечно же, как только Альдо появился на свет, она целиком посвятила себя моим родителям и с тех пор не расставалась с нами. Она никогда не упоминала ни о братьях, ни о сестрах… Ее привязанность, преданность, вся ее жизнь была отдана нам.

Я опустил газету и огляделся. Ни одного знакомого голоса, даже старого. И неудивительно, ведь я покинул Руффано, когда мне было всего одиннадцать лет. В тот день, когда мы — я, моя мать и комендант — уехали в штабной машине, Марта отправилась на мессу. Зная ее привычки, моя мать специально выбрала время отъезда.

— Я оставлю Марте записку, — сказала она мне, — и она поедет за нами со своими вещами. Сейчас у нас нет времени с ними возиться.

Я не понимал, что это значит. Военные постоянно то приезжали, то уезжали. Война кончилась, и все же казалось, что кругом еще больше солдат. Не наших — немецких. Это было выше моего понимания.

— Куда комендант нас повезет? — спросил я мать.

— Какое это имеет значение, — уклончиво ответила она. — Лишь бы уехать из Руффано. Комендант о нас позаботится.

Я был уверен, что Марта очень расстроится, когда вернется домой. Она вовсе не хотела уезжать. Коменданта она ненавидела.

— Ты уверена, что Марта поедет за нами?

— Да, да, конечно.

Итак, вперед — высовываться из штабной машины, отдавать честь, смотреть на пробегающие за окнами места, с каждым днем все меньше думать о Марте, месяц за месяцем выслушивать все больше лжи, видеть все больше уловок. И наконец, забыть, забыть… До третьего дня…

Я перешел через площадь и остановился у церкви Сан Чиприано. Она была закрыта. В полдень все церкви закрыты… В мои обязанности групповода, помимо прочего, входило примирять туристов с этим фактом. Теперь и мне нужно было чем-то занять время до часа открытия.

И вдруг я увидел человека, которого знал. Он с группой приятелей стоял на площади — косоглазый малый с длинным, узким лицом. Он почти не изменился и в старости выглядел так же, как в сорок пять. Это был сапожник с виа Россини, время от времени он чинил нам обувь. Его сестра Мария служила у нас кухаркой и дружила с Мартой. Он и его сестра, если она еще жива, наверняка поддерживают с ней отношения. Вопрос был в том, как подойти к нему, не выдав себя. Не сводя с него глаз, я закурил еще одну сигарету.

Но вот беседа закончилась, и он двинулся с места. Но не вверх по виа Россини, а влево от площади, по виа деи Мартири и затем свернул в боковую улочку. Чувствуя себя детективом из полицейского романа, я пошел за ним. Идти приходилось медленно — он то и дело останавливался, чтобы перемолвиться со знакомыми; и мне из опасения привлечь к себе внимание приходилось наклоняться, делая вид, будто я завязываю шнурок ботинка, или озираться вокруг, словно заблудившийся турист.

Он пошел дальше и в дальнем конце узкой улочки свернул налево. Когда я с ним поравнялся, он стоял на верхней ступени крутой лестницы у небольшой часовни Оньиссанти. Ступени почти вертикально спускались на расположенную внизу виа деи Мартири. Он посторонился, давая мне пройти.