Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

Наутро Ингрид сварила кофе, вышла на улицу (не спалось), но вскоре вернулась, да так и просидела дома за чтением Осликовой рукописи. Честно говоря, события последних дней лишь добавили загадочности образу Генри, так что чтение шло на пользу. По меньшей мере, прояснились некоторые детали его жизни, а как известно, зачастую как раз детали формируют общее представление. Насколько она понимала, в этом и заключался механизм математической индукции: доказательство общего на основе частных наблюдений.

К слову сказать, Ослик тоже использовал этот метод. Взять хотя бы его путешествие из Москвы в Улан-Батор. Про эту же «индукцию» были и письма Джони Фарагута. Эти письма, по сути – сплошь обобщения. В приложении к рукописи Ингрид нашла с десяток Джониных писем – старательно отсканированных, с комментариями на полях, а некоторые и с иллюстрациями.

Обобщение? «Обобщение – древнейший метод натурфилософии», – размышляла Ренар («philosophia naturalis» – предтеча современной науки от античности до классической физики XVIII века, система законов естествознания, сформулированных, в основном, умозрительно). Когда вам говорят, к примеру, что в стране нет политзаключённых, а по тюрьмам сидят лобачёвы и фарагуты («изменники родины»), – как тут не обобщить (детали)?

Подобных же деталей хватало.

Взять хотя бы диктаторов (здравствуйте, Башар Асад). Ингрид не знала ни одного «асада», за которого не вступились бы сначала СССР, а затем и РФ с Таможенным союзом (деталь так деталь, не правда ли?).

Или те же Беллуччи с Депардьё, устроившиеся в России – только бы не платить налогов. Можно вспомнить и «правозащитника» Сноудена (Эдварда Сноудена, бывшего сотрудника ЦРУ, объявленного в РФ «диссидентом»), раскрывшего секреты национальной безопасности США и которого приютили русские. Да кого они только не приютили? Отовсюду в страну съезжались самые что ни на есть отбросы общества.

Чем не детали? «Искрящиеся детали вроде снежинок, из которых сложен снегопад», – усмехнулась Ингрид (как тут не обобщить?).

К тридцать шестому году Таможенный союз занимал треть суши, но производил не более 5 % мировой продукции и выживал лишь благодаря экспорту ископаемого сырья. Около 90 % населения Союза понятия не имели о своих правах. Иначе говоря, их всё устраивало. Как и писал Ослик, они осознавали себя животными, пахли чесноком и радовались жизни. Процент «животных» из года в год возрастал, что тоже, в сущности – детали: приличных людей сажали в тюрьму (их становилось всё меньше), отсюда и процент «животных».

Удивляло как раз другое – с какой лёгкостью (и как эффектно) Ослик отыскивал друзей. Он, и вправду, будто коллекционировал изгоев.

Взять того же Фарагута или, к примеру, Смит. Ещё в четверг Катя Смит с увлечением рассказывала Ингрид о галактиках, звёздах и планетах, о новых способах передвижения в космосе (да о чём только не рассказывала?), а теперь же выяснилось, что Смит и не Смит, а Лена Гольц из Облучья. Проводница в поезде «Москва – Улан-Батор», с которой Ослик сдружился, и которому хватило трёх дней (с Дарвиным), чтобы понять, что к чему. «Всё те же детали, – размышляла Ингрид. – Искрящиеся детали вроде снежинок, из которых сложен снегопад».

При мысли о снегопаде Ренар выглянула в окно. С неба сыпалась крошка. И не поймёшь сразу – снег ли, дождь? «А Хули», – припомнила она роман русского писателя Пелевина (то ли про животных, то ли про людей – Ингрид толком и не разобралась). У подъезда стояла брошенная машина. Который месяц уже стояла. Стояла и поглядывала себе исподлобья, чуть улыбаясь смешным радиатором. Одно колесо у машины было спущено, другие пока держались. Хотя, как знать? Колёс с обратной стороны Ингрид не видела. Машину засыпало снегом, а снизу она изрядно проржавела.

Машины? В целом, Ослик любил машины.

Что же касается машин в России – то тут отдельная история. Он, конечно, любил и автомобили с русскими номерами, но с оговоркой. Не те, которые ездили на красный, само собой (а в России на красный ездили сплошь и рядом). Не те, которые сшибали людей на остановках и тротуарах. И понятно, не те, которые «выдвигались» то на Берлин, то на Нью-Йорк. Эти машины вызывали лишь отвращение.

Ослику же нравились другие. Машины, брошенные в переулках, к примеру. Припаркованные где ни попадя и позабытые. Усыпанные жёлтыми листьями, мокрые, ржавые, неухоженные, с разбитыми радиаторами, но всё ж таки улыбающиеся, и как будто счастливые, что их наконец оставили в покое. Этих-то «свободных» Ослик и любил. Он мог часами смотреть на них, а затем воссоздавать по памяти – как правило в гуаши, складывая живописные зарисовки, или на бумаге и touch screen, сочиняя небольшие эссе и рассказы.

Тут же и эссе нашлось.

Ингрид отошла от окна, пролистала Осликову рукопись, и на ж тебе – расхохоталась. Эссе называлось «Автомобилисты и гомосексуалисты».

Довольно примечательная работа, где Ослик вывел образы двух машин – одна воплощала Госдуму (к зеркалу заднего вида у неё был привязан и трепетал на ветру закон о запрете гомосексуализма), а другая машина изображала как раз этот самый гомосексуализм. Госдума мчалась по Ленинскому проспекту, сбивая пешеходов и ограждения, а гомосексуализм стоял в подворотне, усыпанный листьями, проржавевший и с разбитыми фарами. «Ежегодно, – пишет Ослик, – по вине автомобилистов в России погибает примерно 120 тысяч человек (что составляет около 75 % от всех погибших в ДТП)».

А теперь финал: «По вине гомосексуалистов не погибает никто. Более того, – Ослика, казалось, не остановить, – тысячи гомосексуалистов и лесбиянок дарят друг другу счастье! Если, конечно, до того их не задавит какой-нибудь автомобилист», – заключает Генри (эссе датировано июнем двадцать девятого года).

Странное дело – Ингрид внезапно захотелось потрогать машину, брошенную под её окнами (усыпанную листьями, проржавевшую и с разбитыми фарами), что она и сделала. Ренар оделась, взяла фонарик и вышла во двор. Потрогав машину, она принюхалась – та пахла бензином, дедушкиным гаражом и моторным маслом Shell Helix (прекрасное масло, Ингрид и сама пользовалась таким, когда водила). На ощупь машина была холодной, мокрой и немного мягкой от тонкого слоя наледи.

Наледь таяла под пальцами. Ингрид заглянула в салон. И что ж? Там сидел Ослик! Он сидел прямо, чуть опустив голову, будто задумавшись, и отрешённо улыбался. На мгновение Ренар испугалась и даже вскрикнула, но тут же и успокоилась. До неё вдруг дошла комичность ситуации. Ослик кивнул, открыл дверь и предложил Ингрид присесть. Ингрид присела. Сидение было холодным, а к запаху бензина и масла добавился ещё и запах сигарет. Знакомый уже к тому времени запах Captain Black и едва уловимый аромат эспрессо.