Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

«Дрянь так дрянь», – передразнила свои мысли Ингрид (думать о дурном противно) и опустила жалюзи. Луны как не бывало. Лишь море всё волновалось и билось о камни. Казалось, море распадалось. Оно взрывалось, а взорвавшись, разлеталось брызгами по всему миру. Мир тут же отряхивался (большая лохматая собака), и брызги летели обратно. Они с шумом падали вниз, производя тем самым вселенский кошмар.

Прерванные мысли, однако, ничуть не повредили делу. Перестав думать о миллиардных растратах соревнующихся правительств, Ингрид переключилась на секс (счастье здесь и сейчас). Генри принёс вина, два сверкающих бокала и жареных баклажанов с помидорами и авокадо. Они провели прекрасную ночь. Оргазм следовал за оргазмом. За окном шумел ветер. И что им улетать на Марс? Волны же – как бились о волнорез, так и бились о него до утра.

Наутро Ренар уехала в Лондон.

Там она встретилась с Энди, заверила у нотариуса кое-какие бумаги – на случай, если она останется на Марсе (как быть с квартирой, счетами и прочим), а вернувшись к себе на Victoria Street, засела за дневник.

«События последних дней, – записала она, – (01.04.–07.04.36)». И дальше: «Дни и вправду последние. Завтра мы отправляемся в Танэгасима, а в среду на Марс. Что любопытно – ещё день-два назад затея с Марсом казалась шуткой. Некоторой игрой (всегда можно отказаться, и всё такое). Теперь же мне нравится – и „затея“, и форма (форма легкомысленной игры), и сама неотвратимость полёта. Полёт – и не полёт вовсе: улетание.

Энди говорит, что я влюбилась. Она и сама переживает нечто подобное: ей легко и приятно (словно перестала врать, но и её теперь не обманешь). Энди ни на минуту не расстаётся с Паскалем. Он тоже счастлив, и хоть оба знают, что „улетание“ вскоре закончится – они явно приобрели нечто очень важное, что останется навсегда и сделает каждого из них лучше».

В этом месте зазвонил телефон, и Ингрид отвлеклась. Звонил Ослик. «Дарвин Аллигатор» в виде колье из платины (подарок Генри) вдруг «ожил», разливаясь приятным теплом по всему телу. А вообще, эти его «гаджеты» – нечто! К ним привыкаешь уже с первой минуты и дальше ощущаешь как неотъемлемую часть ума. При этом вы не чувствуете само устройство (как инородное тело), зато осознаёте себя немного другим (и кажется, что лучше).

Генри звонил увидеть её и прикоснуться.

– Ты не против? – спросил он.

Нет, она не против. Ингрид и сама хотела увидеть его (и потрогать). Тактильный образ невероятно возбуждает, что, кстати, неудивительно: секс во многом как раз и возможен благодаря осязанию.

Примерно с полчаса они «трогали» друг друга.

Затем обсудили новости BBC (Земля готовилась к приёму Апофиса) и в конце (уже в который раз), переслушав «Can’t Stop the Killer» Emery, расстались. Остались лишь лёгкие колебания электрического поля. Некоторое время «поле» ещё колебалось, после чего всё стихло. Стрелки часов в прихожей перевалили за полночь.

«Похоже, я вправду не в себе», – продолжила Ингрид свои записи. Она подробно изложила события последней недели и сделала вполне логичный вывод, что действительно влюблена. А чем ещё объяснить её симптомы («весь этот Марс», по её же собственным словам)?

Впрочем, объяснение (ещё одно объяснение) всё же было – «Дарвин Аллигатор». Ингрид не исключала этот вариант, и вот почему. По статистике (закрытые данные, о них рассказал ей Ослик) больше половины пользователей «Аллигаторов» в первые недели испытывали влюблённость. Иначе говоря, мир казался им необычайно красивым. Эффект напоминал одно из проявлений ПТС (посттравматический синдром при отравлении зарином), на который ссылался Генри в своём «Парадоксе добродетели». После воздействия зарина, правда, «красота» вскоре сменялась психическим расстройством (коту не позавидуешь). «Аллигатор» же действовал мягко и лишь вынуждал больше думать.

«Думать надо больше», – припомнила Ингрид преподавателя физики в колледже. Он буквально настаивал на этом и, как видно, был прав. Наглядным доказательством его правоты являлась в том числе и Россия. Ведь ясно же – будь тамошние люди более рассудительны, вряд ли они допустили бы столь унизительное обращение с собой. Подумать только (!) – им не помог даже «Аллигатор» (замечательное устройство – и любовь стимулирует, и мысль).

Подумав ещё с минуту (как и советовал её физик), Ингрид улыбнулась и, подведя черту, сделала небольшой постскриптум. Последняя запись касалась будущего её дневников, «художественных» тетрадей (собственные рисунки, фотографии, композиции) и личной переписки. «Творческое завещание» в некотором роде.

Тут так – или всё уничтожить, или отнести в банк (Lloyds TSB, к примеру, офис напротив), или довериться близкому человеку. Уничтожать ей не хотелось (интуитивно она уже покидала Марс и возвращалась на Землю). Держать в банке – тоже (веяло манией – помнится, «Лаура» Набокова тридцать лет пролежала в банковской ячейке, а романа как не было, так и не случилось). Что же до близкого человека – Ингрид терялась: близких людей у неё по существу и не было. Энди не в счёт – она улетает, Ослик тоже. Как ни странно, оставалась Собака Софи. Таня Лунгу из неведомого ей дурдома. Луиза Виктория Берген (в соответствии с её британским паспортом) – прямое следствие Генри Ослика и ещё один его образ.

Так что постскриптум касался именно Софи.

«Нашедшего этот дневник (и прилагаемые материалы), – писала Ингрид, – прошу передать Луизе Виктории Берген по адресу: Ширнесс, Колледж-стрит, 112». Дальше она обратилась уже непосредственно к Софи. Ренар, однако ж, ни о чём не просила её, а лишь заметила, что «убийцу не остановишь», явно ссылаясь на композицию Emery.

Ссылка на Emery между тем не случайна.

Группу и до сих пор относят к так называемому «christian rock» (на том лишь основании, что музыканты – христиане, а их композиции – с религиозным как бы подтекстом). На деле же идеи Emery – вполне светские, а её музыка со временем становилась все более «hard» (и всё более «core», что вряд ли одобрил бы Папа Римский, не говоря уже о «парабалане» Кирилле). Словом, в отношении Emery существует некоторая путаница.

Что же до «убийцы» (Can’t Stop the Killer), упомянутом в послании к Софи, – данную ссылку следует рассматривать скорей как приветствие единомышленников: естественный ход событий неотвратим. Убийцу, образно говоря, не остановишь.

Интересно, что сама композиция более чем приземлённая – о семейных ценностях, о равнодушии и отчаянии: «Ты словно кого-то ждешь, кто напомнит тебе обо всём, что ты должен сделать. Но он не приходит, ты этого не делаешь, и как следствие – ты не можешь остановить убийцу».

Ингрид не спалось. Она закрыла дневник, просмотрела свои рисунки (довольно смешные – рожицы всякие) и взглянула на письма, полученные от некогда близких людей (как тогда казалось, а теперь – хоть плачь). С полсотни конвертов тихо покоились на дне коробки из-под обуви – свидетельство треволнений и неоправданных надежд.