Альфонсо Микельсен - Избранные

…Это смахивало на положение самок хищников в джунглях. Из укромного уголка наблюдают они за вольностями своего самца и мирятся со всеми его прихотями…

А на другом континенте гибли тысячи и тысячи молодых людей — русских и немцев. Они лежали в скованных холодом русских степях, и вместо крови их артерии и вены заполнял лед. Каждую ночь взрывы бомб сотрясали полуразрушенные английские города. Подданные британской короны наблюдали, как в облаках пыли исчезали руины их некогда могущественной империи. Бельгийские, греческие, французские дети умирали от голода. Для меня контраст между этими двумя мирами был драматически ошеломляющим. Мир Южной Америки, где все так просто и легко, где под безоблачным небом протекает жизнь кучки «избранных», использующих любые рычаги, любые связи, чтобы в эпоху всемирной катастрофы, которая их будто и не касалась, множить свои состояния. И мир по другую сторону Атлантического океана, где под угрозой полного исчезновения изнемогала строившаяся веками цивилизация.

К нам, европейцам, живущим в этой стране, судьба была благосклонна во всем. Я даже испытывал угрызения совести, будто изменил сам себе, приобщившись к миру счастливых людей, где каждый делал то, что ему хотелось. Иногда я испытывал приступы отчаяния, понимая, что это окружение затягивает меня все глубже и глубже. И не оставалось надежд выбраться из трясины.

Но этот мир, как джунгли, все более завораживал меня. «Я буду богатым, очень богатым. И у меня будет много друзей… Кто знает, возможно, и Ольга уступит моим желаниям… Возможно…»

Если бы эти джунгли не были полны неведомых мне тайн! Если бы я не принял путаные тропинки за прямые расчищенные аллейки, по которым так приятно прогуливаться!

Вступление в клуб «Атлантик», а также возрастающее благосостояние навели меня на мысль приобрести автомобиль, о чем ранее я и не помышлял.

После нападения на Пирл-Харбор производство автомашин в США для продажи частным лицам практически прекратилось. Думать о приобретении машины европейской марки было по меньшей мере безумием. Мне пришлось купить весьма подержанную автомашину, да еще и по совершенно фантастической цене.

Мне казалось, что в небольшом городе, в котором я ныне проживал, водить машину намного легче, чем в любом европейском, где я колесил более двадцати лет на своем «мерседесе». Машин здесь, конечно, было намного меньше, и улицы большей частью прямые, как натянутые шнурки, но отсутствие порядка и сумасшедшая безалаберность движения транспорта удручали меня. Как будто никто из местных водителей понятия не имел, что на больших автострадах существуют ряды для скоростной езды и ряды для грузового транспорта! Грузовики мчались по дороге, где только им вздумается, порой пускаясь в бешеные гонки. Бывало и так, что в ряду для легковых автомобилей еле плелся старый фургон; оказывается, шофер просто замечтался, наслаждаясь мелодией очередного болеро, доносившегося из радиоприемника.

Борьба, которая отмечает жизнь джунглей, отличала, хотя и в миниатюре, жизнь водителей такси. Как угорелые, они носились по городу в погоне за пассажирами, не уступая друг другу в скорости. Шоферы останавливались в самых неподходящих местах и тормозили так резко, что каждый, кто следовал за такси, неминуемо должен был врезаться в хвост машины. Будучи немцем, да к тому же протестантом, я был совершенно убежден, что ряды для движения транспорта бог создал так же, как жизненные пути для каждого из своих творений. Поэтому я строго придерживался правил уличного движения и неукоснительно соблюдал их, будто речь шла о десяти заповедях Евангелия.

Однажды я направлялся к центру города. В одном из подъездов я увидел спасавшуюся от дождя белокурую женщину. Мне она показалась похожей на Ольгу. Я объехал вокруг дома, остановился у подъезда и показал жестами, что могу подвезти ее. Ольга — а это была она — обрадовалась. Она села рядом со мной; с волос ее стекали дождевые капли, и она все пыталась вытереть их косынкой. Мы никогда не бывали рядом так близко. Я обратил внимание на удивительную прозрачность ее зеленых глаз. Ее глаза улыбались.

— Куда вас отвезти, сеньорита? — спросил я ее.

— Если вам не трудно, в салон «Прадо». Я очень тороплюсь.

— Конечно. Но ведь идет дождь, и клиентов наверняка нет. Не зайти ли нам в ресторан и не выпить ли чего-нибудь?

— Спасибо, но только буквально на несколько минут.

Мы вошли в ресторан. Я заметил, что Ольга, всегда уверенная в себе, робко оглядывалась по сторонам. Она не знала ни одного названия иностранных вин, естественно за исключением виски. Ей пришло в голову заказать бокал пива. Я внимательно наблюдал за ней, и мною овладевало чувство горечи, смешанное с любопытством.

— Ольга, — осторожно обратился я к ней, — вы даже не представляете, как мне хотелось бы стать вашим добрым другом! Как мне хочется помочь вам! Вы не верите мне, избегаете меня. Вы думаете, я не понимаю ваших уловок? Я знаю, здесь считают, что немцы глупы. Возможно! Но не до такой же степени! Не надо быть очень проницательным, чтобы не понять, что вы не хотите встречаться со мной!

— Сеньор К., — ответила она, — хотите я докажу, что полностью доверяю вам?

— Конечно, докажите, и немедленно.

— Тогда одолжите мне пятьдесят песо.

У меня не было с собой денег, поэтому, даже не пытаясь шарить по карманам, я ответил Ольге:

— Я не могу сейчас. У меня с собой нет. Я пришлю вам эту сумму завтра, в парикмахерскую.

— Не надо, спасибо. Деньги нужны мне сегодня вечером.

Мы поболтали о каких-то пустяках и расстались, оба с чувством горечи. Она — из-за моего отказа, а я боялся, что она сочла меня за лживого скрягу.

Прошло несколько дней. Я вновь заходил в салон, но мы уже не возвращались к этой теме. А затем произошло событие, после которого я решил не искать более встреч с ней.

Решение не видеть Ольгу возникло после разговора с Мьюиром, тем самым «гринго», как называла его Ольга. Таких избалованных сыночков из благополучных семей сами американцы зовут «плейбоями». Для подобной породы людей нет большей проблемы, чем выбор галстука или ночного кабаре.

Мьюир в буквальном смысле слова стал колдуном местных джунглей: ведь он обладал всем, что в глазах обитателей Ла Кабреры человека делает человеком. Но главное — он был представителем посольства США, а в этих странах американский посол может быть сравним разве что с римским проконсулом в порабощенных провинциях.

У Мьюира всегда было много денег: кроме своего жалованья, он постоянно получал от матери кругленькие суммы в долларах, которые после реализации на черном рынке по бешеному курсу позволяли молодчику жить в роскоши.