Джон Ле Карре - Песня для зебры

“Ага, Тэбби”, — повторил я про себя, тут же мысленно переносясь в шикарный особняк на Беркли-сквер. Тот самый гнусный мерзавец, который в последний момент будет готов на любые выкрутасы, лишь бы все расстроить. Я уже собрался задать вопрос, что этот не особо верный ливанский посредник делает в свите Мвангазы, но Макси опередил меня:

— Тэбби — неизбежное зло. В окружении любого африканского лидера обязательно есть такой тип. Этот раньше был радикальным мусульманином, водил дружбу с палестинцами из ХАМАС, но недавно принял христианство от греха подальше. Помогает старику вести предвыборную кампанию, стелет ковровую дорожку, заведует финансами, стирает носки…

— А какие у него языки, Шкипер? Я имею в виду мистера Табизи.

— Французский, английский, арабский плюс всякая всячина, которой он успел поднабраться за время своих похождений.

— А Филип на каких языках говорит?

— У него французский, лингала, чуть-чуть суахили.

— А английский?

— Ясен черт. Он англичанин.

— А профессор, надо думать, говорит на всех языках, какие только существуют. Он-то человек образованный.

Я вовсе не собирался подкалывать Макси насчет его лингвистической бездарности, однако, боюсь, мои слова были восприняты именно так — судя по тому, как недовольно он нахмурился.

— Это ты к чему? — раздраженно бросил он.

— К тому, что на самом деле я там и не нужен вовсе, а, Шкипер? Наверху не нужен. Как переводчик. Раз Мвангаза говорит и на французском и на суахили. Я лучше засяду в бойлерной, вместе с Пауком, и займусь прослушкой.

— Чушь собачья! Запомни: ты — звезда нашего представления. Эти ребята, мнящие себя вершителями судеб мира, не будут тебе еще и переводчиками работать. А уж Табизи я не поверю, даже если он мне скажет, сколько времени, хоть на каком долбаном языке. — Тут Макси на мгновение призадумался. — Как ни крути, без тебя не обойтись. Мвангаза предпочитает говорить на суахили, потому что французский для него — язык колонизаторов. Вот и получается: один у нас прекрасно говорит по-французски, но кое-как на суахили, а другой знает суахили, но французский у него через пень-колоду.

Пусть мне и польстило, что меня назвали “звездой представления”, однако мне нужно было задать еще один вопрос. Точнее, не столько мне, сколько Ханне.

— А каков желаемый конечный результат конференции, Шкипер? В идеальном варианте? Как бы мы его определили? Я об этом всегда клиентов спрашиваю.

Это, впрочем, не так, но мое упрямство задело Макси за живое.

— Порядок там навести, Синклер, черт тебя дери! — едва сдерживаясь, процедил он. — Внести в тамошний безумный бардак хоть немного ясности. Мы же всем этим местным затравленным бедолагам хотим вернуть их собственную страну. Мы заставим их научиться терпимости, зарабатывать деньги, нормально, черт побери, жить . Тебя что-то не устраивает?

Явная искренность его намерений, которую я и сегодня не имею оснований ставить под сомнение, вынудила меня призадуматься, но отнюдь не согласиться.

— Все меня устраивает, Шкипер. Но помнишь, ты же сам говорил, что надо внедрить демократию, хотя бы и под дулом автомата. И меня, естественно, заинтересовало: а кто у тебя на прицеле? То есть на кого направлен автомат? Особенно если скоро выборы. Надо ли опережать их исход, вот в чем вопрос.

Я уже упоминал, что Ханна — сторонница пацифистских идей, как выразился бы мистер Андерсон? Что в ее миссионерской школе, которую финансировали американские пятидесятники [20] Пятидесятничество — одно из самых поздних образований протестантизма (получило распространение на рубеже XIX–XX веков в США). , группа монахинь-раскольниц проповедовала квакерские идеи отказа от применения насилия, причем особый упор делался на то, чтобы всегда подставлять другую щеку?

— Мы с тобой ведь о Конго говорим, так?

Так, Шкипер.

— А это ведь одно из самых чудовищных кладбищ в мире, так?

Так. Нет вопросов. Наверное, самое чудовищное.

— Там люди мрут как мухи, все время, и прямо сейчас, в эту минуту. Там убивают, не задумываясь, только за то, что ты из чужого племени. Там свирепствуют болезни, голод, в солдаты забирают десятилетних детей, там сверху донизу полный паралич, полная, охеренная недееспособность всякой власти, там никак не прекратятся насилие и кровавая бойня. Верно?

Верно, Шкипер.

— Выборы в этих условиях не принесут Конго демократию, а лишь ввергнут страну в хаос. Победитель сорвет желанный куш, а проигравших пошлет на хер. Проигравшие заявят, что результаты подтасованы, и уйдут в джунгли. А поскольку голосуют там исключительно из этнических соображений, все опять вернется в исходную точку, разве что станет гораздо хуже. Если только…

Я затаил дыхание.

— …мы не выставим заранее своего умеренного лидера, если не доведем до избирателей суть его программы, если не докажем, что она эффективна, и не разорвем весь этот заколдованный круг. Сечешь?

Так точно, Шкипер.

— Вот в чем стратегия Синдиката, и именно ее мы сегодня должны им вдолбить. Выборы — это все западный онанизм. Упредить остальных, поставить своего человека на нужное место, дать наконец-то народу кусок пирога, который ему причитается по праву, — глядишь, и мир наступит. Любая транснациональная корпорация ненавидит бедняков: кормить миллионы голодных, знаешь ли, нерентабельно. Выгодно другое: провести приватизацию, а потом пусть хоть сдохнут все те, кому ничего не досталось. Так вот, наш небольшой Синдикат думает иначе. Как и Мвангаза. Они собираются создавать инфраструктуру, совместно использовать ресурсы, для них важна долгосрочная перспектива.

Я тут же с гордостью подумал о лорде Бринкли и о мультинациональной группе его соратников. Но отчего же — небольшой Синдикат? Да я в жизни не видел, чтобы столько крупных шишек собралось в одном помещении!

— Инвесторы, само собой, должны вернуть свою мошну с деньжатами, кто же против? — не унимался Макси. — Нельзя же пожалеть тому, кто так сильно рискует, полагающийся ему фунт мяса. Но и местным немало останется после всех передряг: школы, больницы, новые дороги, водоснабжение. А главное — свет в конце туннеля для следующего поколения, для тех, кто только народится. Твои возражения?

Ни единого. Ни у меня, ни у Ханны. А уж тем более не стал бы возражать Ноа, как и миллионы его соотечественников.

— Значит, если в первые несколько дней придется пожертвовать сотней-другой жизней — а так оно и получится, — то кто мы тогда: хорошие ребята или плохие? — продолжал Макси, энергично растирая свое натруженное бедро велосипедиста. — Да, вот еще что, пока мы не отвлеклись. — Новые пассы массажа. — С туземцами не брататься. Ты здесь не приятелей заводишь, а работаешь. Когда объявляют перерыв на ланч, ты — мигом в бойлерную, посидишь на галетах вместе с Пауком. Есть вопросы?