Джон Ле Карре - Песня для зебры

— Ну, тузы-воротилы из Киншасы, конечно, получат свою мзду, это точно! Они от своих тридцати руандийских сребреников не откажутся, никак нет! Только не потратят они их на школы, на дороги или на больницы в Восточном Конго, о-о, никак нет! Вот в роскошных универмагах или бутиках где-нибудь в Иоханнесбурге, Найроби, Кейптауне они, пожалуй, осядут, но только не здесь, не в Киву… Никак нет!

Снова пауза. Улыбка, адресованная на сей раз не мне, а трем делегатам. И опять вопрос:

— Разве жители Киву становятся богаче, когда очередной грузовик с колтановой рудой пересекает границы нашей страны?

Магическая трость неумолимо движется на восток, через озеро Киву.

— А когда нефть потечет в Уганду, станут от этого богаче жители Киву? Нет, друзья мои, нефть уйдет за пределы страны, и они обеднеют еще больше. Но ведь это же наши рудники , друзья, это наша нефть, наше богатство , Господь даровал его нам, чтобы мы берегли его и не знали нужды! Это ведь не колодец, который после сезона дождей вновь наполняется водой. Все, что эти проходимцы и воры отберут у нас сегодня, после не восполнится — ни завтра, ни послезавтра.

Мвангаза качает головой, бормоча под нос: “О нет, нет, никак нет!”, будто сетуя на вопиющую несправедливость.

— Кто же, хотел бы я знать, продает все эти похищенные богатства, получая баснословные прибыли и не делясь ни центом с их законными владельцами? Всем вам, друзья мои, известен ответ! Это бандиты из Руанды! Это дельцы-спекулянты из Уганды и Бурунди! Это наше продажное правительство во главе с говорливыми воротилами из Киншасы, которые перепродали чужеземцам наше исконное достояние и в придачу обложили нас безумными налогами. Спасибо, сынок. Молодец! Можешь сесть на место.

Я сажусь и размышляю о колтане. То есть вообще-то я продолжаю без умолку переводить выступление Мвангазы, а прочие мысли бегут на периферии сознания, как новостная строка на экране во время фильма. Что такое колтан? Это весьма ценная металлическая руда, которую некогда добывали исключительно в Восточном Конго, достаточно спросить об этом любого из моих клиентов, торгующих сырьевыми ресурсами. Если вам хватит дури разобрать на детали мобильник, в нем найдется крошечный кусочек этого вещества. США, например, не одно десятилетие накапливали его стратегические запасы, о чем мои клиенты узнали, лишь понеся огромные убытки, когда Пентагон в одночасье выбросил на мировые рынки тонны колтана.

Но почему еще колтан занял почетное место в моей памяти? Вернемся к Рождеству Христову 2000 года. Вспомним, как игровая приставка “Плейстейшн-2”, обязательный подарок для каждого ребенка из мало-мальски состоятельной британской семьи, практически исчезла из магазинов. Родители руки ломали от отчаяния, так что Пенелопа даже придумала броский заголовок на первой странице своей великой газеты: “К ПОЗОРНОМУ СТОЛБУ ТЕХ, КТО УКРАЛ У НАС РОЖДЕСТВО!” Однако ее гнев был направлен не по адресу. Ведь нехватка приставок объяснялась отнюдь не некомпетентностью или просчетом изготовителей, а грандиозной волной геноцида, которая прокатилась тогда по Восточному Конго, — это и вызвало временные перебои в поставках колтана.

А ты знаешь, Сальво, что Мвангаза — профессор нашей истории, современной истории Конго? Он наизусть знает все детали нашей трагедии. Ему известно, кто кого убивал, сколько человек погибло, в какой день это случилось, и он не боится говорить правду — в отличие от малодушного большинства.

Я тоже принадлежу к “малодушному большинству”, однако за этим столом с зеленым сукном никуда не денешься. О чем бы ни дерзнул заговорить Мвангаза, я обязан повторять то же самое, пропуская через себя каждое слово. Две минуты назад он говорил о промышленности. А сейчас ведет речь о геноциде и опять по памяти называет цифру за цифрой: сколько деревень уничтожено, сколько жителей распято и четвертовано, сколько сожжено подозреваемых в колдовстве, сколько групповых изнасилований — все детали бесконечного междоусобного кровопролития в Восточном Конго. А подстрекалось все извне, чужеземцами, пока международное сообщество спорило о том, как же поступить, и в результате я просто выключал телевизор — если меня не опережала Пенелопа. А ведь смертоубийство продолжается и сейчас, когда Мвангаза говорит о нем, а я перевожу. Каждый месяц тридцать восемь тысяч конголезцев погибают от фатальных последствий этих всеми забытых военных конфликтов.

— Тысяча двести смертей в день, друзья мои, притом без выходных! Это означает: сегодня, завтра, каждый день на следующей неделе…

Я украдкой посматриваю на наших делегатов. Все трое выглядят пристыженными. Возможно, это они сейчас на автопилоте, а вовсе не я. Кто догадается, о чем их мысли, если уж они вообще согласились над чем-то задуматься всерьез? Ведь это всего лишь трое африканцев, сидящие на обочине в жаркий полдень, и никто на свете не способен проникнуть в их сознание, возможно, даже они сами. Но зачем Мвангаза твердит об очевидном, если время не ждет? Чтобы сломить нас? Нет. Наоборот — чтобы поднять боевой дух.

— Вот почему, друзья мои, мы в своем праве. Дважды в своем праве, трижды! Ни одна страна на свете не пережила больших ужасов, чем наше родное Киву. Нигде в мире нет столь отчаянной потребности в возрождении. Ни у одного народа нет более законного права стать хозяином собственных богатств и бросить их к ногам своих мучеников со словами: “Отныне это все не принадлежит чужакам. Это, несчастные мои соотечественники, — nous misérables de Kivu! [30] Отверженные из Киву! ( фр. ) — теперь все наше !”

Громкий повелительный голос Мвангазы мог бы, наверное, заполнить собой Альберт-Холл, однако у всех нас в душе остается невыясненным один вопрос: если природные богатства Киву попали не в те руки, если историческая несправедливость дает нам основания вернуть их обратно, если Киншаса — шаткая опора, а из Киву и без того все вывозится через восточную границу, как мы можем исправить положение?

— Приглядитесь повнимательнее, друзья мои, к политическим деятелям и покровителям нашей великой страны — что же вы увидите? Новые политические тенденции? Ну да, конечно, — совершенно новые, вы правы. Чистые и целомудренные. А заодно появляются и новые политические партии, которые исповедуют их. Причем у всех этих партий очень поэтичные названия! А в нашей продажной столице, в Киншасе, — cette ville de putains! [31] Этом городе потаскух! ( фр. ) — так много новой демократии, что я нынче и днем-то боюсь ходить по бульвару Тридцатого июня [32] Бульвар Тридцатого июня — главная улица Киншасы, названа в честь Дня независимости страны. , пусть даже в старых ботинках! А сколько там понастроили новых политических платформ, причем из лучших сортов дерева, и опять за наш счет. А сколько там прекрасно отпечатанных, на десятках страниц, политических манифестов, которые обещают нам и мир, и деньги, и медицину вкупе со всеобщим образованием, и, заметьте, самое позднее — к полуночи на следующей неделе. А сколько там принято антикоррупционных законов, волей-неволей задаешься вопросом: кому же это дали такую взятку, что они с таким знанием дела написали такие хорошие законы?