Джон Ле Карре - Песня для зебры

Я несколько поостыл к тому моменту, однако, встретив ее ничего не выражающий взгляд, тут же вновь взбеленился.

— Но вы же там были! — выпалил я лорду. И, повернувшись к его жене, добавил: — Я же, черт подери, поздоровался с ним за руку! С вашим мужем! И Макси там тоже был! Он считает, будто способен помочь Киву, да только ничего подобного! Макси вояка, а не интриган. Они заседали на острове, планируя войну чужими руками, чтобы Синдикат смог захватить рынок колтана и сыграть на понижение. Они пытали Хаджа! Погонялкой для скота, которую для них соорудил Паук. У меня есть доказательства!

Слова вырвались, я не мог запихнуть их обратно, но, по крайней мере, у меня хватило ума закрыть рот.

— Какие же, интересно знать? — насторожился Бринкли.

— Записи.

— Какого рода записи?

Вспомнив о Ханне, я дал задний ход.

— Сразу по возвращении с острова я сделал записи, по памяти, — соврал я. — У меня профессиональная фотографическая память. Держится недолго. Но если приступаю быстро, не теряя времени, я могу дословно записать сказанное. Вот и записал.

— Где? Когда?

— По приезде. У себя дома. Первое, что сделал.

— Дома — это где? — Тут его взгляд упал на письмо, лежавшее перед ним на столе: “Дорогой Бруно…” — А-а, в Баттерси. Сел, значит, и записал все, что запомнил, слово в слово. Поразительно.

— Именно так.

— С какого места?

— Начиная с разговора с мистером Андерсоном.

— А дальше?..

— Беркли-сквер. Электростанция Баттерси. Лутонский аэропорт. Остров. Обратный перелет.

— Следовательно, это ваше повествование о том, что вы видели и слышали на вашем острове и смогли вспомнить в тиши, у себя дома в Баттерси, по прошествии нескольких часов.

— Да.

— Я не сомневаюсь в вашем уме, и тем не менее все это, боюсь, невозможно считать доказательствами или уликами . Я, между прочим, юрист по образованию. А эти записки у вас с собой?

— Нет.

— Дома остались?

— Может быть.

— Может быть. Но они, разумеется, у вас под рукой на случай, если вам вдруг придет в голову меня шантажировать или продать свою смехотворную историю какой-нибудь газетенке. — Он тяжело вздохнул, как порядочный человек, пришедший к неутешительному выводу. — М-да, такие вот дела… Мне вас очень жаль. Вы красиво излагаете и, похоже, свято верите в собственные слова. Но должен предупредить: сто раз подумайте, прежде чем повторять свои голословные утверждения вне этих стен. Далеко не все будут к вам столь снисходительны, как мы с Китти. Вы либо опытный мошенник, либо душевнобольной. Возможно, и то и другое.

— Он женат, дорогой, — с готовностью вставила свое слово леди Китти.

— Жене что-нибудь рассказывали?

Кажется, я ответил “нет”.

— А ты спроси его, зачем он принес с собой магнитофон.

— Да, в самом деле…

— У меня он всегда при себе. Некоторые носят с собой компьютеры. А я — переводчик-синхронист, поэтому у меня магнитофон.

— Притом без пленки, — опять встряла леди Китти.

— Я их вместе не держу, — парировал я.

В какой-то момент мне почудилось, что лорд Бринкли сейчас велит мне вывернуть карманы, и в этом случае я бы уже не отвечал за свои поступки, но, по-видимому, у него все же не хватило духу. Проходя под видеокамерами наружного наблюдения, я испытывал желание повернуть направо, а не налево или вовсе броситься под колеса проезжающего автомобиля, лишь бы не признаваться любимой, как глупо я себя вел, как меня разозлили и унизили, однако ноги мои оказались умнее головы. Я собирался зайти в кафе, но она, завидев меня издали, выбежала навстречу. По выражению моего лица она мигом все поняла. Я забрал у нее пленки и блокноты. Обеими руками она подхватила меня под локоть и осторожно повела по тротуару прочь, как жертву аварии с места происшествия.

В первом попавшемся супермаркете мы купили лазанью и рыбный пирог, салат, фрукты, хлеб, сыр, молоко, шесть банок сардин, пачку чая и две бутылки риохи. В такси я не только сумел вспомнить адрес мистера Хакима, но и сообразил назвать водителю номер дома за пару кварталов до нашего. Беспокоился я не столько о себе, сколько о Ханне. В приступе чрезмерной заботливости я даже предложил ей снова ночевать в общежитии.

— Хорошая мысль, Сальво. Найду себе молоденького красавчика-врача, а тебя оставлю спасать Киву в одиночку.

Правда, когда мы уселись за первую в нашей жизни совместно приготовленную трапезу, настроение у нее заметно улучшилось.

— Знаешь что, Сальво?

— Сомневаюсь…

— Этот твой лорд Бринкли, он, по-моему, из какого-то очень плохого племени, — заявила Ханна, качая головой и смеясь до того заразительно, что в конце концов расхохотался и я.

Часы тетушки Имельды показывали четыре пятнадцать утра, когда Ханна разбудила меня: на стеклянной поверхности стола, стоявшего в эркере, вибрировал мой мобильник. Я включил его перед встречей с лордом Бринкли, а вернувшись домой, забыл выключить. В общем, когда я добрался до телефона, звонивший уже оставил сообщение.

ПЕНЕЛОПА: Твою мать, Сальво! Моя квартира! Это ты из нее свалил, не я. И ты еще имел наглость, бесстыжая твоя душонка… Да знаешь, что я с тобой за это сделаю? Заявление подам, чтобы к тебе применили санкции за антиобщественное поведение! [49] Эта мера борьбы с асоциальным поведением была введена в Великобритании с 1998 года. Если человек, однажды получивший предупреждение, нарушит приемлемые правила поведения в обществе, ему автоматически присуждают пять лет тюремного заключения. Все мои шкафы… И папин письменный стол… твой, черт тебя дери, стол, который он тебе подарил… все замки поломаны… все твои бумаги по квартире разбросаны… ( Судорожный вздох. ) А моя одежда, извращенец сраный, на полу по всей спальне… ( Еще один судорожный вздох. ) Так. Фергюс сюда уже едет. Берегись. Хоть он и не слесарь, но сделает все, что нужно, чтоб ты больше никогда — никогда, понял?! — не открыл эту дверь моим ключом! А потом он из-под земли тебя достанет. И я бы на твоем месте, Сальво, рвала когти хоть на край света. Потому что у Фергюса много знакомых, и не все они душки. И если ты задумаешь хоть на минуту…

Мы с Ханной лежали на кровати, восстанавливая цепочку событий от конца к началу. Итак, я выбежал из дома Бринкли в семь двадцать. Секунд через тридцать он уже звонил Филипу или кому-то еще в том же духе. К половине восьмого либо Филип, либо этот кто-то уже установили, что Пенелопа отправилась в вечерний загул по коктейль-барам. Тогда же они разобрались — если не знали раньше, — что в мусорном мешке Паука лежат чистые блокноты, надписанные как рабочие. И что в его архиве несколько пленок заменены болванками. Где же еще искать их, как не в супружеском гнездышке?