Джумпа Лахири - Низина

Дверь была заперта, поэтому он обошел вокруг церкви и, привстав на цыпочки, заглянул в большое окно.

Внутри он увидел серые скамьи с красными краями. И там было так светло и просторно, что ему вдруг захотелось оказаться внутри, присесть на такую скамью, почувствовать уют этих светлых стен и чуть скошенных углом сводов.

Ему вспомнилась та недавно обвенчавшаяся пара, и впервые в жизни он задумался о своей будущей женитьбе. Возможно, потому, что здесь, в Род-Айленде, он чувствовал себя каким-то одиноким и потерянным.

Он пытался представить себе женщину, которую выбрали бы ему в жены родители. Хотел угадать, когда это будет. Ведь женитьба означала бы возвращение в Калькутту. Но с этим ему спешить не хотелось.

Он очень гордился тем, что смог приехать в Америку один. И осваивать ее самостоятельно — как когда-то он осваивал свои первые в жизни шаги и слова. Он ведь так хотел уехать из Калькутты — и не только ради образования, а еще и из-за того (теперь-то он мог себе в этом признаться), чтобы сделать какой-то серьезный в жизни шаг без Удаяна.

Собственно говоря, это и было основным мотивом его поступка. Хотя в итоге он оказался абсолютно неподготовленным к этой новой жизни. Несмотря на то что его жизнь с каждым днем все больше обретала привычный характер, он чувствовал какую-то неприкаянность. Здесь, в незнакомом месте рядом с морем, он остро чувствовал свою оторванность от дома, от своих корней, от Удаяна и от многих-многих дорогих сердцу особенностей.

Ричард редко бывал по вечерам дома, но когда такое случалось, он охотно принимал приглашение Субхаша вместе поужинать. Он выходил на кухню со своей пепельницей и пачкой сигарет и угощал Субхаша пивом, пока тот готовил карри и варил рис. Раз в неделю Ричард отвозил Субхаша в супермаркет и брал на себя половину расходов на продукты.

Однажды в выходной день, когда оба позволили себе оторваться от учебы, Ричард отвез Субхаша на пустую автостоянку в студенческом городке. Там он начал учить его водить машину, чтобы Субхаш потом мог сдать на водительские права, взять внаем автомобиль и ездить на нем, куда ему нужно.

Когда Ричард счел, что Субхаш уже достаточно подготовлен, то разрешил ему порулить по городу, они даже доехали до мыса Пойнт-Джудит. Вождение машины оказалось захватывающе интересным занятием. Субхашу очень понравилось сбрасывать скорость на городских светофорах, а потом набирать ее снова на пустынной загородной дороге вдоль побережья.

Он вел машину по Галилее, мимо пирсов и лиманов, где люди в высоких резиновых сапогах бродили по воде и собирали моллюсков. Мимо прибрежных кафешек, где подавали блюда из даров моря, нарисованных для рекламы прямо на фасадах. Потом они добрались до маяка на зеленом холме. Темные камни внизу опутывали водоросли, а наверху на башенке, в синеве неба, развевался флаг.

Им повезло увидеть красивый закат, когда солнце садилось за маяк на фоне голубого моря с белыми барашками волн, разбивающихся о прибрежные скалы. Они вышли из машины и закурили, подставив лица соленым морским брызгам.

Они заговорили о резне во вьетнамской деревне Мэй-Лэй — подробности тогда только-только появились в прессе. Сообщения о массовых убийствах, о рвах с мертвыми телами, об американском лейтенанте, находящемся под следствием.

— В Бостоне будет демонстрация протеста. У меня там есть друг, который мог бы приютить нас на ночь. Не хочешь поехать со мной?

— Не знаю, наверное, нет.

— Тебя не возмущает война?

— Нет, не в этом дело, просто я же не дома, разве могу тут протестовать?

Субхаш вдруг понял, что может быть честным с Ричардом. Ричард умел слушать, не перебивал и не перечил и ничуть не пытался навязать свои убеждения.

По дороге домой Ричард расспрашивал Субхаша об Индии, о ее кастовой системе, о всеобщей нищете.

— Ну и кто в этом виноват?

— Не знаю. Теперь все валят вину на других.

— А кто будет решать, как выйти из этого положения? На чьей стороне правительство?

Субхаш не знал, как описать американцу запутанную расстановку политических сил в Индии и сложную структуру индийского общества. Он просто сказал, что это очень древняя страна и вместе с тем очень молодая и что она сейчас пытается в борьбе познать саму себя.

— Тебе надо с моим братом говорить, — сказал он.

— А у тебя есть брат?

Субхаш кивнул.

— Ты никогда о нем не упоминал. А как его зовут?

Субхаш помолчал, потом произнес имя Удаяна — впервые с тех пор, как приехал в Род-Айленд.

— Ну, так что сказал бы Удаян?

— Он сказал бы, что проблему составляет аграрная экономика, свойственная феодализму. Он сказал бы, что страна должна основываться на принципах равноправия и что она нуждается в земельной реформе.

— Звучит как китайская модель.

— Да. Он же поддерживает Наксалбари.

— Наксалбари? А что это?

Через несколько дней в своем почтовом ящике на факультете Субхаш нашел письмо от Удаяна. Оно было написано по-бенгальски, ровными абзацами, и отправлено в октябре, а сейчас на дворе уже стоял ноябрь.

Если письмо это дойдет до тебя, уничтожь его потом. Не нужно компрометировать нас обоих. Но поскольку вторгнуться в Соединенные Штаты я могу только письмом, то не могу устоять. Я только что вернулся из очередной поездки, встречался с товарищем Санъялом. Имел возможность сидеть с ним рядом, разговаривать. Мне пришлось надеть на глаза черную повязку. Когда-нибудь расскажу тебе об этой встрече.

Почему от тебя нет вестей? Неужели так пленила тебя флора и фауна мощнейшего мирового капиталиста? Но вот если ты смог порвать бы свои путы и попытаться принести пользу… Я слышал, у вас там антивоенное движение набирает силу.

А у нас здесь происходят обнадеживающие изменения. Формируется Красная гвардия, ее отряды разъезжают по деревням, пропагандируют учение Мао Цзэдуна. Наше поколение — это передовой авангард, студенческая борьба — это часть вооруженной борьбы крестьянства. Так говорит Маджумдар.

Ты вернешься в изменившуюся страну, в более справедливое общество, в этом я уверен. И родной дом тоже изменится. Папа взял в банке ссуду. Они хотят расширяться. Считают, что это просто необходимо. Что мы не сможем обзавестись семьями под крышей такого тесного дома.

Я сказал им, что это пустая трата денег, какая-то причуда, ведь ты даже не живешь здесь. Но они не стали меня слушать, а теперь поздно вмешиваться, уже приезжал архитектор, дом весь в строительных лесах. Родители говорят: стройка займет год или два.

Без тебя здесь как-то скучно. И хоть я не простил тебя за то, что ты не поддержал движения, призванного улучшить жизнь миллионов людей здесь, надеюсь, что ты простишь меня за доставленные тебе разочарования. Поскорей бы ты уж закончил то, чем ты там занимаешься. Обнимаю тебя с братскими чувствами.