Джумпа Лахири - Низина

Ее профиль, когда она рассказывала ему страшные подробности про Удаяна. Рассказывала, стойко переживая снова те ужасные события, делала это только потому, что ему нужно было узнать.

Ведь только благодаря Гори он смог представить все произошедшее — о том, как погиб Удаян. Теперь он уже знал: его родителям, оказывается, было стыдно перед соседями. Стыдно за то, что они не смогли помочь Удаяну, не смогли как-то защитить его, не смогли спасти. За то, что потеряли его таким ужасным образом.

Он перебирал шали, разложенные перед ним. Цвета слоновой кости, серая, чайная — такие цвета ей не воспрещалось носить сейчас по обычаю. Но его внимание привлекла ярко-бирюзовая шаль с мелким-мелким вышитым узором.

Он представил себе, как шаль окажется на плечах Гори, свисая длинным краем с одной стороны, как засветится тихой радостью лицо молодой женщины.

— Нет, и еще вот эту, — сказал он продавцу.

Родители ждали его у себя на террасе. Первым делом начали расспрашивать, где он так задержался. Сказали, что в городе еще пока небезопасно бродить так поздно по улицам.

Ему было понятно их беспокойство, но оно все равно почему-то вызвало у него раздражение. «Я не Удаян, — так и хотелось ему произнести вслух. — Никогда я не заставлю вас пережить такое!»

Он вручил матери купленную для нее шаль, потом показал ей ту, что купил для Гори.

— А вот эту я ей хочу подарить.

— Нет, смотри, конечно, сам, но лучше бы тебе поменьше внимания ей оказывать, — сказала мать.

На это он промолчал.

— Я слышала, как вы с ней вчера разговаривали.

— А мне что, нельзя с ней разговаривать?

— Что она тебе рассказала?

На вопрос он не ответил и вместо этого спросил:

— А почему вы с ней вообще не разговариваете?

Теперь не ответила мать.

— Вы забрали у нее цветную одежду, убрали рыбу и мясо из ее рациона.

— Таковы наши обычаи, — ответила мать.

— Это для нее унизительно. Удаян не пожелал бы ей такой жизни.

Он вообще никогда не ссорился с матерью, но сейчас в нем всколыхнулась какая-то новая энергия, и он не мог удержать себя:

— Она скоро подарит вам внука — разве для вас это ничего не значит?

— Это очень многое для нас значит. Только внука он нам и оставил, — сказала мать.

— А как же Гори?

— Она может жить здесь, если захочет.

— Что значит «если захочет»?

— Она могла бы поехать куда-нибудь еще учиться дальше. В ее силах предпочесть такое.

— А что заставляет тебя так думать?

— Она слишком уж отчужденная и равнодушная, чтобы быть матерью.

У Субхаша к вискам прилила кровь.

— А вы уже обсуждали с ней подобные варианты?

— Нет. Какой смысл сейчас беспокоить ее этим?

Субхаш понял: так вот хладнокровно, безвылазно сидя на своей террасе, мать давным-давно все решила. Но не меньше его поразил и отец, который молча с этим согласился.

— Но вы же не можете их разлучить! Вы должны принять ее, хотя бы ради памяти Удаяна!

Мать потеряла терпение и вышла из себя. Теперь она злилась и на него тоже.

— Закрой рот! — приказала она. — Твой тон оскорбителен! Не надо говорить мне, как я должна чтить память своего сына!

В ту ночь Субхаш совсем не мог уснуть. Ему мешали разные мысли.

Возможно, он не все знает о происшедшем с Удаяном. Ведь он знает все только со слов Гори, а родители отказываются что-либо обсуждать.

Скорее всего, они были, как всегда, слишком мягки к Удаяну. Интуитивно чувствовали, что он зашел слишком далеко, но, по своему обыкновению, ему не перечили.

Удаян посвятил свою жизнь движению, действовавшему в неверном направлении, то движение приносило только вред. Власти его уже разоружили и подавили. Единственное, что Удаян сумел изменить, — это жизнь собственной семьи.

Он умышленно держал Субхаша, а возможно, до известной степени и родителей в неведении. Чем дальше он втягивался в свою борьбу, тем скрытнее становился. В письмах не упоминал больше о революционном движении — словно того уже больше и не было. Надеялся усыпить бдительность Субхаша, а сам тем временем мастерил самодельные бомбы и рисовал схемы расположения объектов на территории «Толли-клаб». Скрыл от всех полученное от взрыва увечье.

Единственным человеком, кому он доверял, была Гори. Он навязал ее своим родителям и имел дома хоть какую-то отдушину.

Постепенно узнавая факты, Субхаш как будто бы решал сложное уравнение и начинал представлять себе, как разворачивались те события. Ему уже не терпелось поскорей уехать из Калькутты. Родителям он ничем не мог помочь, не мог их утешить. Он вроде бы приехал к ним, а в итоге получилось — его приезд оказался им не нужен.

Другое дело Гори. С ней его соединяло и роднило чувство любви к человеку, которого они оба утратили.

Он все дни думал о том, как она будет жить с его родителями. Жить, словно в заточении, по их правилам. Холодность его матери к Гори выглядела оскорбительной, но не менее жестоким было пассивное равнодушие и соглашательство отца.

И это была не просто жестокость. Это было умышленное намерение выжить Гори из дома. Ей предстояло стать матерью и тотчас разлучиться со своим ребенком. А ребенку предстояло расти в угрюмом безрадостном доме.

Предотвратить это можно только одним способом — увезти Гори отсюда. Только так надо поступить в этой тяжелой ситуации. А увезти ее отсюда он мог только одним способом — женившись на ней. Для этого следовало занять место брата, растить его ребенка и полюбить его жену так, как любил ее Удаян. То есть пойти по все-таки неправильному пути, но почему-то предопределенному, одновременно честному и ошибочному.

Близился день его отъезда в Америку — скоро ему предстояло снова оказаться на борту самолета. Там, в далеком Род-Айленде, его никто не ждал, а он так устал быть все время один.

Субхаш всячески пытался внутренне отрицать тот факт, что его тянуло к Гори. Но эта притягательность походила на светящихся светлячков, слетающихся по ночам в дом, — заманчивые огоньки кружатся в непредсказуемом вихре, мерцают и гаснут во тьме.

Он не стал заводить разговора с родителями об этом, знал: принятое им решение их ужаснет, они только постараются разубедить его. Поэтому он сразу пошел к Гори. В свое время он со страхом пытался представить себе, как его родные отнеслись бы к Холли, но сейчас такого страха не было.

— Вот, это тебе. — Стоя на пороге, он протягивал коробку с купленной ей в подарок шалью.

Она открыла крышку коробки и заглянула внутрь.

— Мне хотелось бы, чтобы ты это носила, — сказал он.

Она подошла к шкафу, открыла и положила туда коробку с шалью.

Когда она вернулась к нему, он заметил у нее на лбу, под самыми волосами, присосавшегося москита. Ему хотелось смахнуть насекомое, но он не отважился.