Джумпа Лахири - Низина

— С тобой все в порядке? — озабоченно спросил Субхаш.

Удаян стоял посреди комнаты, качая головой. В первый момент он просто не знал, что сказать. Сообщение потрясло их обоих, но Удаян отреагировал на него как на личное оскорбление, так, словно ударили его.

— Люди голодают и гибнут от голода, а против них устроили такое, — наконец проговорил он. — Они жертв объявляют преступниками, направляют дула на людей, которые не могут стрелять в ответ. — Он откинул крючок на двери их комнаты.

— Ты куда?

— Не знаю. Мне нужно пройтись. Подумать, осмыслить… Я не понимаю, как могло дойти до такого.

— Но в любом случае все, похоже, уже кончено.

Удаян немного помедлил на пороге и сказал:

— Не знаю, это может быть только началом.

— Началом чего?

— Чего-то большего. Чего-то другого.

Удаян процитировал то, что предсказывала китайская пресса: «От искры, вспыхнувшей в Дарджилинге, займется пламя, которое, несомненно, охватит огромные просторы Индии».

К осени Санъял и Маджумдар уже оба оказались на нелегальном положении. Той же осенью в Боливии казнили Че Гевару, которому, в доказательство смерти, уже мертвому отрубили руки.

В Индии журналисты начали издавать собственные газеты: «Либерейшн» — на английском языке, «Дешабрати» — на бенгальском. Они печатали там статьи из китайских коммунистических изданий. Удаян стал приносить их домой.

— В этой риторике нет ничего нового, — как-то сказал отец, пролистав экземпляр такой газеты. — Наше поколение тоже читало Маркса.

— Ваше поколение ничего не решало, — возразил ему Удаян.

— Мы построили государство. Независимое государство. Наша страна принадлежит нам.

— Этого недостаточно. Куда оно завело нас, это ваше государство? Смотри, чем все кончилось.

— Для таких больших изменений требуется время.

Отец отмахнулся от вопроса о Наксалбари, сказал, что молодые люди кипятятся на ровном месте, что решение всей проблемы — это вопрос пятидесяти двух дней.

— Нет, папа. Объединенный фронт считает себя победителем, но на самом деле он проиграл. Ты же видишь, что происходит.

— А что происходит?

— Люди откликнулись на события. Наксалбари их вдохновил. Он стал импульсом к переменам.

— Мне уже довелось видеть времена перемен в этой стране, — сказал отец. — И я, в отличие от вас, знаю, чего стоит поменять одну систему на другую.

Но Удаян упорствовал. Он начал вызывать отца на спор — как когда-то вызывал на спор школьных учителей. Он закидал отца вопросами. Если он так гордится независимостью Индии, почему тогда в свое время не протестовал против владычества британцев? Почему так и не вступил в профсоюз? Почему никогда не занимал какой-либо четкой политической позиции, хотя на выборах голосовал за коммуниста?

Но сыновья и так знали почему. Потому что их отец состоял на государственной службе, и ему запрещено было вступать в какие-либо партии или профсоюзы. В период Независимости ему запрещалось даже где-либо высказывать свое мнение — таковы были условия поступления его на работу. Некоторые нарушали эти правила, но отец Субхаша и Удаяна не хотел рисковать.

— Он делал это ради нас, ведь всегда нес за семью ответственность, — сказал Субхаш.

Но Удаян был на этот счет другого мнения.

Теперь кроме учебников по физике Удаян изучал еще и другие книги. Из них торчало множество узеньких бумажных закладок. «Обреченные на нищету. Что делать?». Книга в красной обложке, толщиной не больше чем колода карт, содержала в себе изречения Мао.

Когда Субхаш спросил, где Удаян берет деньги на покупку такой литературы, Удаян ответил, что не покупает эти книги, а берет их почитать у знакомых ребят в колледже.

Под кроватью Удаяна еще хранились брошюры Чару Маджумдара. Большинство из них было написано еще до восстания в Наксалбари, когда Маджумдар сидел в тюрьме. «Наши задачи в настоящей ситуации», «Воспользоваться обстоятельствами», «Какие возможности сулит нам 1965 год?».

Однажды дома Субхаш решил сделать перерыв в занятиях, зачем-то залез под кровать Удаяна. Эссе были написаны кратким, напыщенным слогом. Маджумдар утверждал, что Индия превратилась в страну нищих и иностранцев. «Реакционное правительство Индии проводит тактику массового убийства. Они убивают людей не только пулями, но и голодом».

Он обвинял Индию в том, что для решения своих проблем та обращается к Соединенным Штатам. Он обвинял Соединенные Штаты в том, что они превратили Индию в свою пешку. Он обвинял Советский Союз в поддержке индийского правящего класса.

Он призывал к созданию подпольной партии. Он призывал искать кадры для этой партии в деревнях. Он сравнивал такой метод активного сопротивления с борьбой за гражданские права в Соединенных Штатах.

Во всех эссе он призывал обратиться к опыту Китая. «Если мы признаем наконец, что индийская революция неизбежно примет форму гражданской войны, то тактика повсеместного захвата власти должна стать нашей единственной тактикой».

— И ты считаешь, это может дать результат? То, что предлагает Маджумдар, — спросил Субхаш как-то Удаяна.

Они в тот момент уже закончили подготовку к последним экзаменам и шли поиграть в футбол с бывшими одноклассниками.

На углу Удаян купил газету и, развернув ее на статье о Наксалбари, стал читать прямо на ходу.

Они шли по родному кварталу. Мимо людей, которые знали их еще мальчишками. Мимо двух прудов, как всегда, безмятежных и зеленых. Мимо низины, которую пришлось обогнуть, так как она была еще затоплена.

Ребята остановились немного передохнуть. Удаян указал головой на бедные хижины по краям низины, покрытой водяными гиацинтами, и сказал:

— Уже есть результат. Мао изменил Китай.

— Но Индия — это не Китай.

— Нет. Но могла бы стать такой же, — ответил Удаян.

Теперь, когда им случалось ходить мимо «Толли-клаб», Удаян воспринимал его как откровенный вызов тому огромному множеству людей, которые до сих пор жили в трущобах. Людей, чьи дети рождались и росли на улице. Так почему же целая сотня акров земли, обнесенная прочными стенами, должна служить для удовольствия немногих?

Субхашу вспомнились завезенные заморские деревья, цветы, птичье пение. Мячики для гольфа, которыми были набиты их карманы, и безукоризненная зелень холеных лужаек. Ему вспомнилось, как Удаян первым лез на стену и звал брата последовать его примеру. Как Удаян в тот их последний поход на запретную территорию встал рядом на колени и обнял его, пытаясь защитить.

Он напомнил все это Удаяну. В ответ тот сказал: гольф — это прошлое. Прошлое продажной реакционной буржуазии. «Толли-клаб» — еще одно доказательство, что Индия до сих пор остается полуколониальной страной и ведет себя так, словно британцы отсюда и не уходили.