Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

Следствие вел тот же коронер, который расследовал смерть Мэрилин, доктор Ногучи; он сделал заключение о передозировке барбитуратов. Были рассмотрены три гипотезы: убийство, замаскированное под самоубийство, сердечный приступ, случившийся вследствие принятия большого количества алкоголя и лекарств, удавшееся самоубийство. Условия смерти остались подозрительными: она только что подписала контракт на телевизионный сериал, название которого — «Самая смертельная игра» — приобретало странное звучание на фоне этого сведенного судорогой тела, валяющегося лицом вниз на полу кухни. В спальне ковер с пола был убран. Предвкушая съемки, она обзавелась новым гардеробом и, казалось, была обрадована этим возобновлением деятельности. Телефон стоял не в гостиной, как обычно, а в спальне, где не было телефонной розетки. На руке актрисы был синяк, на подбородке царапина, а в крови было обнаружено лекарство от астмы, которой она не страдала. Она пригласила к себе на ужин актера Берта Рейнольдса, которого не вызвали давать показания. Двенадцать лет спустя ему суждено было стать, по сценарию Мильтона Уэкслера и под режиссурой Берта Рейнольдса, «Мужчиной, который любил женщин». Уэкслер — не единственное связующее звено между умершей актрисой и голливудским психоанализом. Ее психоаналитиком долгое время был Ральф Гринсон.

Ингер Стивенс сделала короткую карьеру в кино в шестидесятые годы. Она родилась на два года раньше Мэрилин; как и Монро, Стивенс начала как модель и хористка, затем прошла в Нью-Йорке ту же театральную школу актерской студии. Ей хотелось стать «настоящей актрисой», говорила она. Неизвестно, познакомились ли они с Мэрилин тогда или раньше, в Голливуде. Покинув свой родной Канзас, она вышла из автобуса «Грейхаунд» на Станции Юнион, одна и без багажа. Ее никто не встречал. Как и Мэрилин, но куда менее блестяще, она могла играть комические, драматические или романтические роли, а когда ей предлагали сексуальные амплуа, отвечала просто: «Надеюсь, что меня не будут ими ограничивать». Самой известной ее ролью стал эпизод в фильме «Зона сумерек» 1960 года, когда охваченной галлюцинациями женщине, пересекающей страну с запада на восток, кажется, что она пытается остановить свою смерть.

Когда Гринсон, читая «Лос-Анджелес Таймс», узнал о ее смерти, он работал над книгой, в которой рассказывалось о неудачах психоанализа, своего рода продолжением «Техники и практики психоанализа», изданной три года назад. Он вспомнил о последних часах другой блондинки. Потом ему пришло в голову, что единственное средство не думать больше ни о той, ни о другой — написать об этих звездочках шестидесятых — актрисах без ролей, затерявшихся в своих мечтах о блестящих образах самих себя, — статью, в которой он расскажет об их неудачах, а не о своей неудачной попытке исцелить их любовью. Он нашел письмо Ингер, которая написала его несколько лет назад: «Я живу в постоянном ощущении опасности, все время страдая от парализующей робости, которую прячу под внешней холодностью. Люди считают меня замкнутой, а я просто боюсь. Я так часто страдаю от депрессии. Я росла в недружной семье, мой брак был катастрофой, и я все время чувствую себя одинокой».

Гринсон закрыл досье, в котором хранил заметки об анализе Ингер. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и вновь увидел ее прекрасное и грустное лицо, ее детские глаза. Он снова услышал ее глуховатый голос, полный напускной уверенности:

— Карьера? Ведь карьера не может тебя обнять, правда, доктор? Больше всего мне не хватает кого-то, с кем я могла бы все разделить. Я всегда очертя голову бросалась в истории дружбы и любви, в которых отдавала только я. Так жить нельзя. А то закончишь жизнь на станции Юнион, где семь тысяч человек ходят мимо взад-вперед, не замечая тебя.

— Есть ваша работа актрисы. Людям нравится видеть вас на экране.

— Они видят не меня. Я очень горжусь тем, что хорошо делаю мою работу. Мне хотелось бы хорошо прожить жизнь. Я не хочу умереть с мыслью, что спустилась по дороге, идущей под уклон, доползла до ямы, и все. Мне хотелось бы оставить что-то после себя, участвовать в свершениях моего поколения. И именно работая актрисой.

Психоаналитик не мог не вспомнить о том, что на самом деле она была плохой актрисой, и, сам не зная почему, решил не приходить на кремацию тела своей пациентки, назначенной на послезавтра. Он так и не написал книгу о неудачах психоанализа, как, впрочем, и задуманную им статью о самоубийстве пациентов, а также о голливудских старлетках шестидесятых годов. Слишком много слез было за всем этим. Пепел Ингер был развеян над Тихим океаном с пирса Санта-Моника.

В первый раз, приняв Мэрилин на консультации в полдень, Уэкслер был удивлен ее отечной бледностью. Она напомнила ему постаревшую куклу, воздушный шарик, забытый в углу детской далекого прошлого. Теперь ему выпала обязанность лечить пациентку, брошенную Гринсоном на произвол судьбы. Он знал, чем она страдает, но не хотел бы называть это «расстройством личности». Все говорили: Мэрилин сама не знает, кто она такая. Некоторое время назад она встретила на пороге своего дома в Брентвуде горничную, которая пришла предложить свои услуги. Мэрилин тепло пожала ей руку.

— Поверить не могу, что вы Мэрилин Монро, — сказала женщина.

— Ну, я в этом и сама не уверена. Но думаю, что я — это она, раз уж все так говорят.

Но было ли это признаком безумия? Уэкслер, со своим опытом общения с актерами и знаменитыми людьми, скорее склонен был думать, что безумны те, кто принимает себя за персонаж, чье имя они носят, чью социальную роль играют; и то, что Мэрилин говорила о себе в третьем лице и часто спрашивала вслух: «Хочешь, я буду ей?», — показалось ему, напротив, признаком глубокой мудрости.

Уэкслер оставался коллегой и другом Гринсона с послевоенных лет до смерти Гринсона в 1979 году. Он поддерживал его, как мог, в период, который нельзя назвать иначе, чем депрессивный или меланхолический. Но он считал, что его коллега идет по неправильному пути. Чтобы лечить шизофреников, необходимо не принимать распад их личности, но вначале увидеть их деструктивность и сдержать ее — при необходимости силой или ненавистью. В шестидесятые годы работа Уэкслера была поставлена под сомнение деонтологическими инстанциями Психоаналитической ассоциации Лос-Анджелеса из-за применения им своеобразных методов в лечении больной шизофренией. Пациентка обвинила его в нападении. Гринсон, работавший в соседнем кабинете, ворвался к Уэкслеру, услышав крики. Чтобы разнять своего коллегу с вопящей пациенткой, он схватил его и повалил на пол. Президент общества, Лео Рейнджел, решил открыть против Уэкслера обвинительный процесс. Разбирательству подверглось странное поведение Уэкслера, который утверждал, что для лечения пациентов с шизофренией необходима не только значительная физическая и психическая близость, но также и осознанное насилие. Его клиническая практика уже раньше подвергалась нападкам. Уэкслер, который, до того как стать психоаналитиком, служил окружным прокурором Нью-Йорка, сам защищался от этих обвинений. Он рассказал о спорном эпизоде, который произошел, когда он лечил своих первых шизофреников. «Это была очень высокая и мускулистая пациентка. Однажды она подошла ко мне и врезала мне коленом по яйцам. Я рефлекторно ударил ее кулаком по лицу. Она сказала: «Почему вы это сделали?» Это была ее первая разумная фраза за многие годы. Я выбрал весьма активную роль, запрещая пациентке любую сексуальную и агрессивную провокацию, так как это угрожало терапевтическим отношениям. Когда она хотела прибегнуть против меня к силе, я ясно давал ей понять, что применю такую же силу к ней. Когда с ее стороны последовали, впрочем с уменьшающейся частотой, новые нападения, я делал все, что нужно, чтобы обездвижить ее, а когда физическая провокация переходила все границы, вызывая у меня сильную обиду и желание быстро положить конец ее агрессивному поведению, я не просто мешал ее движениям, а отвечал силой на силу, о чем предупреждал ее заранее. За одним-единственным исключением не было ни одной словесной или физической стычки, которая бы не закончилась взаимным примирением и дружелюбным общением. Моя пациентка редко забывала поблагодарить меня за то, что я прерывал ее угрозы и обуздывал силы, с которыми она не могла справиться самостоятельно. Каждая схватка приносила клиническое улучшение, и мне удалось сдержать ее требования и проявления насилия с помощью возрастающих доз ответного насилия, дружелюбия, интерпретации и воспитания. Действенное средство лечения больных шизофренией — растущие дозы любви и физического противостояния».