Василис Алексакис - По Рождестве Христовом

Зайдя в другую церковь, я увидел фреску, похожую на ту, что описывал Везирцис, с той лишь разницей, что древние мудрецы тут были одеты не как византийские государи, а скорее, как восточные шейхи. У четверых из них — Софокла, Платона, Аристотеля и Плутарха — были тюрбаны на головах.

Мы договорились с Онуфриосом, что он заедет за мной в девять часов. Я вышел в главный двор, где прохаживалось всего несколько десятков паломников. Это совсем не было похоже на толпу, которую мне обещали. Если в обычное время народу еще меньше, значит, монастыри и впрямь не очень-то посещают. Какой-то завсегдатай делился опытом с группой молодежи. Советовал обязательно выпить воды из источника святого Афанасия, который находится по дороге в Великую Лавру.

— Как раз на этом месте Афанасий, когда у него было туго с деньгами, встретил Пресвятую Деву, и она пообещала ему помочь.

Другие паломники с возмущением комментировали размещенное в Интернете объявление какой-то голландской турфирмы, которая предлагала экскурсии для гомосексуалистов на Миконос и на гору Афон. Услышал я и человека, утверждавшего, что преподобный Паисий намного превосходил своими способностями йогов и что он мог по желанию исчезать и вновь появляться где захочет.

— Когда я виделся с ним в первый раз, он мне напомнил несколько эпизодов моей жизни, которые я совершенно забыл.

Я вошел в книжный магазин, занимавший первый этаж одного из зданий. Посреди помещения за внушительным письменным столом восседал старик лет восьмидесяти, с белой бородой и розовыми щеками. На нем был колпак, похожий на католическую скуфью, прикрывавший ему только макушку, а в руке он держал на манер скипетра большую палку.

— Это чтобы кошек выгонять, — пояснил он мне. — Я их не люблю.

— Я знаю одну даму, которая их тоже не любит.

— И она права.

В его произношении, слегка искажавшем слова, чувствовался отзвук чужого языка.

— Хотите чего-нибудь?

Любезность монаха внушила мне доверие, и я, осмелев, признался, что очень хочу кофе.

— Превосходно! Я сам вам его сварю! Но предупреждаю: он у меня чуточку крепковат!

Он встал и направился, ковыляя, в глубь магазина, где была устроена крохотная кухонька. Когда он мне принес кофе, да еще и с печеньем, как в хороших заведениях, я почувствовал бесконечную признательность.

— Вместо сахара я вам капнул кленового сиропа. У меня сестра в Канаде.

— Вы жили за границей?

Оказалось, что он родился во Франции, в богатой семье, наполовину греческой, наполовину французской, владеющей большими лесными угодьями в Нормандии и домом в Эврё. И не просто домом, а усадьбой самого аббата Прево, написавшего «Манон Леско». Он убежден, что в 1789 году, когда бушевавшие толпы жгли вокруг прочие дворянские имения, это пощадили из уважения к призраку знаменитой героини. Он надеется вновь увидеть Нормандию и дерево, которое сам посадил в семейных владениях, перед тем как ответить на призыв Бога.

— Восемнадцать лет прошло с тех пор. Моему дереву восемнадцать лет.

У всех монахов разные мечты. Один грезит о женщине, другой — о дереве, третий — о мороженом. Выходит, он принял постриг примерно лет в шестьдесят. Я не попросил его объяснить свое решение. Его величественный вид отбивал охоту задавать нескромные вопросы. Он мне назвал только свое имя — Иринеос. Мы заговорили о симандрах, которые делаются из каштанового дерева, и о колоколах.

— Когда неподалеку друг от друга попеременно звонят два колокола, через какое-то время от их вибраций в атмосфере рождается добавочный звук — отчетливо слышен звон третьего колокола, непохожий на два других. Прелестное явление, но отнюдь не волшебное, как считают некоторые монахи. Они называют этот слышимый, но не видимый колокол «ангельским».

Я немного вспылил, когда Онуфриос запросил за вчерашний день пятьдесят евро. Это уж чересчур.

— А за завтрашний день сколько ты с меня потребуешь?

— Обычный тариф за восемь часов — двести евро. Если нанимаешь меня и на завтрашний день, сделаю скидку!

— Не смеши. Я тебе не денежный мешок.

Мы сошлись на двухстах евро за два дня. Что он собирается делать с этими деньгами? Спустит за одну ночь в «Цыганке». Деньги Навсикаи уйдут в карман к Корали.

Онуфриос живет в Карьесе, в отдельном доме. Примерно треть афонских монахов живет не в обители, а в одиночку, как он, или маленькими группами. Разумеется, каждый зависит от какого-либо из двадцати монастырей, владеющих всей территорией и всеми зданиями, но может устроить свою жизнь на собственный лад.

Я провел большую часть дня, фотографируя саркофаги, вазы с геометрическим орнаментом, барельефы, крепостные стены. Мы проехали немало километров. Онуфриос оказался ценным проводником и здорово мне помог. Показал одно место — в самый раз для археологов, хотя про него, возможно, и сам Прео не знает.

Сначала мы остановились в бухте Калиагра, к северу от Иверского монастыря, где в древние времена наверняка был порт, потому что она окружена руинами классической эпохи. Затем перебрались на западный берег, к оливковой роще монастыря Констамонит, где, по словам Прео, находился античный город Фисс. Проезжая через леса, безводные плато и глубокие ущелья, не встретили ни одного кабана. Оливковая роща занимает холм с террасами, которые поддерживаются стенками из больших тесаных камней. Я видел там и другие остатки древних жилищ, а также фундамент акрополя. Онуфриос не отставал от меня ни на шаг, желая, чтобы я непременно делился с ним своими скудными познаниями в археологии.

Затем я хотел вернуться на восточный берег и заглянуть в Ватопед. Так мы и сделали. Однако, не доехав до монастыря, Онуфриос предложил отвезти меня на один пляж, где море недавно открыло несколько захоронений, смыв покрывавший их песок.

Это оказались узкие продолговатые ямы, обложенные плоскими камнями и наполовину скрытые в песке. Они напоминали звериные логова. Края могил были усеяны черепками от сосудов. Я постарался сделать как можно больше снимков, решив, что в следующем году все это может исчезнуть.

Мы уселись на песчаном берегу.

— Есть хочешь?

Онуфриос пошел к машине и принес большую буханку хлеба, три помидора и две луковицы.

— Я единственный таксист, который кормит своих пассажиров!

Я так проголодался, что съел даже предложенную луковицу. Мы просидели там минут сорок пять, не обменявшись ни словом, быть может, чтобы не прерывать таинственную беседу, которая завязалась между могилами за нашей спиной и морем перед нами.

Монастырь Ватопед я заметил издалека, благодаря подъемным кранам, торчавшим из-за его стен. Как и во всех увиденных мною за день обителях, тут ведутся значительные работы. Афонские поселения обновляются сверху донизу, словно готовясь к новой жизни. Хотя ни количество паломников, ни численность самих монахов не подкрепляют этой надежды. Ватопедский монастырь насчитывает менее ста насельников, а Иверский — едва сорок. Эти гигантские ансамбли наводят на мысль о заброшенных городах, где остались одни только привратники. Вероятнее всего, отреставрированные (иногда даже роскошно) здания не послужат ничему. В стране, где социальное обеспечение, здравоохранение и образование испытывают жестокую нехватку помещений, это поневоле заставляет задуматься.