Шерли Грау - Кондор улетает

— Я ничего не видел, — повторил Аристид. — А что говорят другие — это их дело.

— Ну конечно, — сказал Роберт. — Конечно, конечно.

— Чего же вы хотите, кэп? Через четыре дня разве что останется? Тут и приливы, и ветры.

Мальчик резко повернул голову, но ничего не сказал.

Он сообразительнее отца, подумал Роберт. Сразу заметил промах.

Палец Роберта все двигался и двигался по стеклу. Когда вернусь в город, куплю кольцо. С бриллиантом. Получится неплохо. На правой руке носить или на левой?

Роберт сказал:

— Четыре дня назад? А все говорят — три.

Аристид повернулся и посмотрел на него:

— Я и хотел сказать, что три.

Роберт покачал головой:

— Нет. Лодка должна была пройти здесь четыре ночи назад. Но все говорили — три, и мы решили, что она задержалась на сутки. Иногда бывает и так. Но эта лодка, я думаю, вышла в срок… — А Старик получил известие с опозданием на день. Роберт тихонько присвистнул сквозь зубы. — Целые сутки. Достаточно времени, чтобы замести следы.

— У вас в голове помутилось, — сказал Аристид. — От солнца. Мама меня всегда предупреждала…

Роберт сказал:

— В Порт-Эбере все знают, что произошло, но все молчат, потому что боятся. Или им заплатили. А может, и то и другое. Они и вообще ничего бы не сказали, а только зажгли бы свечи и молились, если бы не одно: им известно, что семьям трех погибших полагаются от Старика кое-какие деньги.

«Жоли» подошла к причалу, скользнула бортом по старым автомобильным покрышкам. Двигатель смолк, заработал задним ходом, чихнул и заглох. Роберт аккуратно шагнул с планшира на причал, опасаясь, как бы не лопнули швы на брюках.

— Ну, так передай всем, — сказал он, — что я не так глуп, как они думают. Скажи им, я понимаю, что к чему — так говорила моя мама. Она была шлюхой.

Аристид замигал. Роберт засмеялся.

— Enfant garce [8] Сын потаскухи (искажен. франц.). — вот кто я такой, — сказал он. — Ну а теперь мне надо повидать этих трех женщин. Свои деньги они получат. Они их заработали.

Роберт пересек пристань и вышел на ракушечную дорогу, где стояла его машина. Люди на других судах поглядывали на него из-за сетей, которые чинили, из люков машинных отделений, где смазывали двигатели. Он словно не замечал их. Он слишком поздно понял, как его провели. Он свалял дурака.

Теперь ему предстояло говорить с женщинами. Ему запомнилась одна из них, единственная молодая. Не то жена, не то сестра — ее глаза под черными бровями казались светло-желтыми. Она плакала так долго, что эти глаза остекленели и выпучились, словно у нее вовсе не было век. Белки порозовели от набухшей сетки красных прожилок. Из-под них все время выступали слезы, стекали к уголку глаза и непрерывно ползли и ползли вниз.

Ему хотелось уехать из Порт-Эбера сию же минуту. Ему хотелось выбраться отсюда, ощутить под колесами машины убегающую ленту шоссе. Но он должен был повидать этих женщин, зайти в каждый дом за побеленной изгородью, присесть к накрытому клеенкой кухонному столу и объяснить, как они могут получить деньги. Старик платил щедро — вот почему люди работали на него.

Он оставил машину у первого дома и прошел по белой дорожке из ракушечника между высокими олеандрами с яркими круглыми цветами и длинными блестящими листьями. Мальчишкой он наслушался историй о женах, которые отравляли мужей ядовитым настоем из коры и листьев, подмешивая его в гамбо, потому что красный перец заглушал любой привкус.

Эти трое жили в ядовитой роще, а погибли в море.

И вот дом. На веранде за ржавой сеткой двигались неясные силуэты. Когда он начал подниматься по ступенькам, все голоса смолкли. Только кто-то плакал в глубине дома. Господи, подумал он, откуда у нее еще берутся слезы?

Его обволокли разнообразные запахи. Пот, грязь, прогорклое масло, запах фасоли, риса, рыбы, креветок, испорченных зубов и нищеты… Все это когда-то было привычным, но не теперь. Его рука на ручке двери застыла в нерешительности, лицо хранило выражение подобающей грусти. Господи, думал он, господи! Как они воняют!

И запах горящих в доме сальных свечей. На маленьком алтаре. Он его видел, когда в последний раз был тут, — маленькая полочка в углу. На ней стояла фигурка Звезды Морей, а вокруг в красных стеклянных чашечках мерцали огоньки. Фитили, тонущие в густом масле, дрожали, язычки пламени трепетали и изгибались.

И вот опять придется смотреть на этот чертов алтарь. Они тут верят в его спасительную силу. А какой толк от Звезды Морей, если ты возишь контрабандное виски?

И ведь они врали, все врали. Но это не важно. Ему достаточно сообщить Старику, что, судя по всему, кто-то решил прибрать к рукам его территорию. Кто-то, от кого нельзя откупиться. Старику теперь придется приглашать профессионалов. И значит, начнутся неприятности.

Он открыл дверь и ступил на веранду. Господи, опять она тут, вздохнул он и уже не мог отвести взгляда от ее заплаканных желтых глаз.

Роберт старался покончить со всем как можно быстрее и произносил слова сочувствия почти скороговоркой. Каждой из женщин он дал один и тот же адрес, сопроводив его одними и теми же объяснениями.

— Запомните, — повторял он, — вы поедете в Новый Орлеан, пойдете по этому адресу и получите деньги. У меня с собой денег нет. Пойдете вот по этому адресу, записанному вот на этой бумажке.

Это был адрес мясной лавки на Френчмен-стрит. Когда они явятся, мясник позвонит мисс Мелонсон и скажет: «Телячья нога, которую вы заказывали, готова. Можете присылать за ней». Мисс Мелонсон скажет Ламотте, и тот пошлет деньги с мальчишкой-рассыльным. Вся процедура занимала меньше получаса, и рассыльный всегда возвращался с телячьей ногой для Старика. Тот любил телячью ногу, запеченную с чесноком и розмарином.

Сам Старик к этой лавке даже близко не подходил. Он никогда ни в каких операциях, связанных с его делом, не участвовал.

Роберт уехал из Порт-Эбера вскоре после полудня. Узкая ракушечная дорога была вся в ухабах и густой пыли. Вскоре он судорожно зачихал. Вытирая нос тыльной стороной руки, он со злостью посмотрел в небо. И увидел там огромный глаз. Опять ее глаз! Да что же, так я его и буду все время видеть? Глаз заполнял всю северную часть неба. Он был желтый и выпученный. Чертова баба, сидит и плачет. Сидит у своего алтаря и плачет. Потому что ее мужа убили, когда он вез контрабандное виски. Да за что он деньги получал, как она думала?.. Только один огромный глаз. Горюющий.

На дороге толклись куры. Он нажал на тормоза и клаксон. Куры с кудахтаньем разбежались. Из окна дома высунулась женская голова. Улыбнувшись ее курчавым седым волосам и беззубому рту, он крикнул:

— Comment ça va? [9] Как поживаете? (франц.) .

Она кончила мыть посуду и выплеснула грязную воду из таза во двор. Куры бросились клевать объедки на мокрой земле. Последнее тощее тельце скрылось за калиткой, и Роберт, помахав рукой, поехал дальше.