Мартин Мюррей - Как сделать птицу

— Ну, понравилось? — спросил Гарри, когда звук растворился вдали.

— Угу.

Мы выглянули из тоннеля и снова увидели пастбища и деревья, такие же тихие и спокойные, как обычно. Коровы склоняли головы к траве и задумчиво ее жевали, так же, как они это делали всегда. Деревья, черные, высокие, сдержанные, нимало не беспокоились оттого, что, наслаиваясь один на другой, на них падают и падают дни. И одно то, что я все это вот так увидела, как-то странно на меня подействовало. Во-первых, кругом царила непривычная тишина, как будто раньше я никогда не слышала тишины или же не слушала ее. На мгновение огромное бесконечное пространство вошло в мое сознание, но и не только в сознание, а во все мое существо, и в это восхитительное и поразительное спокойствие хлынула правда деревьев, неба, коров, всего мира, весь его таинственный смысл. Но мне не удалось его там удержать, потому что, едва я его распознала, мое сознание принялось радостно скакать от восторга и затаптывать все вокруг. Я дико смотрела на все во все глаза, не понимая, что же такое таится в этом мире и лежит прямо у наших ног так тихо и прекрасно, что человек не может это ни вместить, ни удержать. Во мне родилось сияние, и я хотела рассказать об этом, но не находила слов. Я чувствовала, что и сама могла бы стать деревом, и хотя это было одним из самых прекрасных переживаний моей жизни, я заставила себя опустить взгляд на собственные башмаки, чтобы перестать излучать эту счастливую древесность на тот случай, если я выглядела странновато, иначе Гарри мог подумать, что я сумасшедшая, а вовсе не дерево.

А вот что я знала наверняка, так это то, что я пережила мгновение чистейшего счастья. День прошел, звуки и движения затихли, и прощальный поток света был похож на занавес, который опускается в конце представления. Я подумала, что следовало бы, наверное, захлопать в ладоши и закричать «бис!», но сдержалась и вместо этого задалась вопросом: а что же послужило причиной такого счастья? Я не могла понять, был ли причиной счастья Гарри, или шум поезда, или же я сама по себе. Словом, я никак не выказала своего счастья. Я даже не смотрела на Гарри. Он проводил меня до дома, и я опрометью бросилась внутрь, чтобы ни в коем случае не понуждать Гарри прощаться со мной как-нибудь многозначительно.

Оказавшись внутри, я услышала музыку, доносившуюся из гостиной. Я услышала мамин смех. Весь остальной дом был погружен в темноту. Я вошла, но она этого не заметила. Она была там с Трэвисом Хьюстоном. Они стояли друг против друга, и он держал руку на ее талии. Она смеялась, запрокинув голову. Она всегда так делала, когда смеялась, а ее волосы при этом струились по спине, как черная патока, губы ее были накрашены, в ушах были кольца, а одета она была в красную юбку клеш. Пластинка продолжала крутиться. Трэвис был в рабочей одежде, с перепачканными руками. Он почувствовал мое присутствие. Его рука упала с талии моей матери, он вытер губы.

— Смотри-ка, это Манон. — Он взял мою маму за плечи и развернул ко мне.

Она улыбнулась.

— Привет, дорогая. Видишь, я пытаюсь научить Трэвиса танцевать, но он безнадежен. — Потом она улыбнулась Трэвису. Она никогда не называла меня «дорогая». Думаю, она оговорилась. — ТЫ ведь и вправду безнадежен, ты сам-то это знаешь? — По тому, как она захихикала после этих слов, было понятно, что ничего плохого она не имела в виду, она сказала это совсем не так, как говорила подобные вещи мне.

Он рассмеялся и плюхнулся на наш диван, будто он находился в своей собственной гостиной, будто он здесь жил. Его грязные руки покоились на спинке нашего нового дивана.

— А Эдди еще нет дома? — спросила я у мамы.

— Эдди? Нет, он на футбольной тренировке.

— А где папа?

Она нахмурилась и топнула ногой. На ней были туфли на высоких каблуках. Она пробурчала, что я прекрасно знаю, где мой отец. Он все еще на работе. Она перебирала стопку журналов и делала вид, что укладывает их более аккуратно, как будто она была исправной домохозяйкой. Затем она обернулась и снова улыбнулась Трэвису.

— Ты поздно приходишь домой, Манон, — сказал он, и мне не понравилось, как он при этом повел бровями.

Я ответила невразумительным «м-м-м», а потом пошла и зажгла везде свет. Чего мне по-настоящему хотелось, так это пойти и подумать о Гарри, но меня раздражал Трэвис, и я так и не смогла расслабиться до тех пор, пока он не покинул наш дом.

Айви взяла меня за руку, она держала мою ладонь в своих ладонях. Ее лицо было очень печальным. Я знала, о чем она думает, и не хотела говорить об этом. Были другие вещи, о которых мне хотелось поговорить.

— Айви? — позвала я ее. — Что с мамой не так?

— Почему она сбежала, ты имеешь в виду?

— Нет. Я имею в виду — она что, сумасшедшая? — После того как моя мама сбежала с Трэвисом Хьюстоном, она уже никогда не была прежней. Она звонила из Мельбурна, где жила с Трэвисом. Эдди не хотел с ней говорить. Это сильно портило ему настроение.

— Сумасшедшая? Нет. Не сумасшедшая. Она не совсем здорова. Она неуравновешенная. Манон, я должна тебе сказать, что я никогда особенно не нравилась твоей маме. У нас, у нее и у меня, отношения так и не сложились. Я не знаю, чья в том вина, но не думаю, что только ее. Ты учти, есть немало вещей, в которых я ее виню, но только не в этом. — Она помолчала, словно давая мне время осмыслить это откровение, хотя я и так уже это знала. — Твой отец — очень хороший человек, — продолжила она. — И всегда таким был. Но он человек без претензий, в нем нет честолюбия. Так было угодно Богу, что он полюбил твою маму. Знаешь, женитьба на ней была самым честолюбивым поступком его жизни.

— Почему? Что в этом честолюбивого?

Айви подняла глаза к потолку и задумалась, подбирая слова, чтобы пояснить свою мысль.

— Понимаешь, это как если бы собака женилась на кошке. Всем было понятно, что они очень разные. И это не всегда плохо. Но в их случае это было плохо. Видишь ли, твой отец — мягкий, любящий человек. А твоя мама — она такая сложная.

— А как они познакомились? — Конечно, я уже не раз слышала рассказы о том, как они познакомились, от них самих, но я хотела услышать все это еще раз, в новом изложении.

— В то время, когда они повстречались, он учился на ветеринарного врача. У него был друг, парень по имени Сэм Уилер. Сэм работал театральным агентом. Он ездил на огромном автомобиле, и у него был, как бы это выразиться, огромный смех: он так хохотал, что слышно было за целую милю. Не знаю, что он нашел в твоем отце. Нед всегда был очень тихим, но они с Сэмом отлично ладили. Во всяком случае, именно по вине Сэма Нед познакомился с твоей матерью. Сэм пригласил его на вечеринку, это было как-то связано с той театральной компанией — с французской. И там была твоя мама. Не прошло и двух недель, как состоялась их помолвка. — Айви кивком указала на фотографию на книжной полке. — Нед был очень счастлив, я его таким никогда и не видела. И она поначалу тоже была счастлива.