Николай Студеникин - Перед уходом

— Наташк, гляди, на автобус опоздаем! — предупредил их Витька, взглянув на Халабруеву руку с часами.

Свои, о которых он с детства страстно мечтал, а купил на скопленные тайком от матери деньги, когда стал работать прицепщиком, еще до армии, Витька ухитрялся забывать всюду, в самых неожиданных местах. Однако часы, будто заколдованные, рано или поздно возвращались к хозяину. Целехонькие, упрямо тикающие, с заскорузлым ремешком, который, казалось, еще хранил форму его широкого запястья.

— Так чего ж не зашла? — Светка снова принялась упрекать Наташу. — Зазналася, нос задрала, горожанка? Он у тебя и так… Поговорили бы! Или не о чем стало? Учти, в следующий раз не прощу! И мужа приводи — показать! — Засмеялась весело: — Не бойся, не отобью! Куда своего девать, ума не приложишь. Или на базар отвезти — может, какая городская и польстится? В городе дур много! А как маленький твой — растет?

«Тьфу-тьфу три раза!» — в суеверном смятении подумала Наташа, однако вслух ответила:

— Спасибо, ничего… А твои?

Она помнила, что у Светки — близнецы.

— А чего им? — просияла Светка. — Растут! Такие неугомонные, обеих бабок с прабабкою заездили совсем… Ладно, двигайтесь! Я и сама-то на минутку отлучилась — их, бандитов, проведать, посмотреть, как и что!

Подруги звонко чмокнули друг дружку на прощанье, и Наташа вспомнила, как много лет назад, весной, едва с полей сошел снег и чуть подсохло, на дальнем выгоне поставили техническую новинку — «электропастуха»: огородили выгон оградой из оголенных, под током, проводов. Брат Витька — он ждал тогда призыва в армию, работал прицепщиком в бригаде механизаторов, по грошу копил деньги на часы, а по вечерам ездил в райцентр, на станцию, на какие-то курсы ДОСААФ, — Витька, первым прикоснувшись к проводу, отдернул руку, отошел к трансформатору, который возвышался над выгоном на липких свежеошкуренных столбах, подул на пальцы и объявил спокойно: «Вольт мало, а бьет сильно! Как сварка в мастерских. Троньте кто. Ага! Кусается? Это вам не батарейки лизать!» И в памяти у Наташи тут же всплыл кисленький приятный вкус, который появлялся во рту, если кончиком языка прикоснуться, будто к мороженому, к контактам батарейки для карманного фонаря, и Наташа тихонечко засмеялась. Какой-то был вкус — крыжовника или недозрелых слив? Вот дура-то блаженная…

Однако и у других тогда настроение было праздничное. Может, виной тому была весна? Мальчишки с ходу придумали себе забаву — с гиканьем и посвистом молодецким, разбойничьим начали прыгать через провода, как их предки прыгали через костры в вечер языческого праздника Ивана Купалы. И каждый воображал, будто он Роберт Шавлакадзе иди Валерий Брумель, будто он — рекордсмен. И без того запуганное, отощавшее за долгую зиму, линяющее стадо сбилось в самом дальнем углу выгона. Витька, который на уроках физики в школе либо молчал, либо ляпал такое, что у учительницы физики уши вяли и она, касаясь пальчиками висков, говорила про его буйную головушку: «Торричеллиева пустота!» — Витька гладил свежеошкуренный столб, к которому липла ладонь, и степенно, словно взрослый, рассуждал об устройстве трансформаторов — видно, в ДОСААФ научили. «Монтер! — шаловливо крикнула ему будущая продавщица Тоня. — Монтер-монтер, штаны протер! Новые надел, а те…»

Закончить она не успела: кто-то из мальчишек чуть помладше, кажется, Митя Бабушкин из Старых Выселок, тогдашняя тайная симпатия Наташи, будущий ее спутник по далеким лыжным прогулкам, подкравшись сзади, толкнул Тоньку, большую уже тогда, нарядную, заневестившуюся, а заодно и Светку Чеснокову, и Наташу, которые, приоткрыв от любопытства рты, стояли рядом с Тонькой, прямо на голые провода. Их здорово тряхнуло — всех троих. Наташа — маленькая была тогда — взвизгнула по-поросячьи и заревела, а Светка, потирая круглую ушибленную коленку, спросила: «Что ж это, и коров так, да?..» — в глазах у нее голубым озером стояли слезы. Разъяренная Тонька, подхватив с земли добрую хворостинку, погналась за обидчиком, оскальзываясь на сыром. Митя Бабушкин, улепетывая, петлял, как заяц, поди поймай его, а Витька обнял липкий столб и хохотал, хохотал…

Ток, впрочем, скоро выключили, ограду сняли. Модернизировать древнейшую профессию пастуха на сей раз не удалось: коровы — рогатые, бестолковые, с металлическими бляхами в ушах, о которых Наташе потом не раз напоминали гардеробные номерки в городских второразрядных столовых, — коровы слишком часто натыкались на провода, удои, и без того по весеннему времени не слишком высокие, упали еще ниже, очевидно, от коровьего глупого недоумения и испуга перед неведомой страшной силой, бьющей по ногам больнее, чем привычный и понятный кнут пастуха. Сматывая длинный провод в кольцо, дядя Федя Халабруй — кто мог знать тогда, что он вскоре станет близким им человеком? — сказал: «Факир был пьян, и фокус не удался». А Светкины голубые глаза, в которых дрожали невылившиеся слезы, накрепко, как стихи, впечатались в Наташину память:

— «Знак Почета» за телят дали, весной ездила получать, — сообщил Халабруй, когда Светка ушагала домой, размахивая, будто солдат, руками. — Эх, работает девка хорошо, как справные хозяева, бывало, на себя, на двор свой трудились… Коляска у них двуспальная. Как на улицу вывезут впереди себя толкать: широкая — автомобиль! Или бегунки, на каких до войны местное руководство каталось — райком, рик, земотдел, уполномоченные из центра всякие, один другого важней, а до них — батюшки по приходам разъезжали: помирающих соборовать, приобщать святых тайн. Рясы, бывало, подоткнут, в шляпах…

«Целая жизнь позади! Есть что вспомнить…» — косясь на отчима, чего-то застыдилась Наташа.

— Да, Наташк, ты отстала, — подхватил, похохатывая, Витька, брат. — Фамилию позоришь! Нехорошо! В следующий раз давай сразу троих, обскачи подругу! Или черненького рожай, всем на удивленье! Студенты-негры у вас в городе есть?

Губами, белыми от гнева, Наташа выговорила:

— Молчи, дурак!

— А что? Я их зимой в Одессе видел — мерзнут ребятки. Даже и жалко их. Воротники подняли, шапки завязали. По-своему: «Бу-бу-бу!..» В Одессе зимой, хотя она мама и юг, холодно! И русского человека до костей пробирает, а их, с экватора… Значит, задание тебе твердое: обскакать! Был я в городе разок — на бегах, на ипподроме. Пиво пили. Рубль выиграл, а мог — десятку! Порядков тогда не знал. Как-нибудь еще съезжу, осенью, ни одного заезда не пропущу! Глядишь, матери на телевизор и наиграю. Верно я говорю, Федь? И все будет, как обещал!

Наташа воскликнула: