Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства

– Мне в туалет, вдруг захотелось очень, правда, не могу больше терпеть!.. – зачастил Фурман страстным шепотом и наконец вырвался на воздух.

Побыть минутку одному на воле – ведь только это ему и требовалось… Уже успокоившись и стоя с бессмысленно-хитрой усмешкой в прохладном просторном туалете из розоватого кирпича, пустом и сияющим в ночи, как дворец, он спохватился, что чуть не забыл о баночке. Высвобождение ее из натянутого до предела заднего кармана оказалось нелегким и довольно нервным делом. Фурман даже вспотел. Вообще-то, есть ему сейчас совсем не хотелось. Он и зубы уже почистил… И ложечку забыл захватить. Но не выбрасывать же – все-таки из дома везли… Надо было решать побыстрее. Брезгливо скривившись, он просунул два пальца в узкое горлышко, провел по скользкой стенке и стал слизывать жирные, солоноватые, полопавшиеся черные шарики…

Все, баночку можно было признать пустой. Фурман сполоснул под краном руки и губы, вытерся краешком свитера и, вздохнув, переступил из света в темноту. Привыкая к ней и настороженно прислушиваясь, он постоял на пороге, потом сделал несколько мягких шагов по асфальтовой дорожке и без размаха, навесом бросил банку в заросли крапивы. Ничто там даже не шелохнулось, словно банка угодила точнехонько в раскрытую пасть…

Странно – обратная дорога через низину почему-то казалась намного более длинной и угрожающей, а смутно чернеющий на соседней горке корпус в любой момент мог обернуться каким-нибудь злодейским наваждением. Эх, не надо было, наверное, кидать эту банку…

Внезапно Фурман очень ясно и остро ощутил, что и несущаяся сквозь облака луна, и вся затаившаяся ночная жизнь с трудом сдерживают себя, выжидая, когда же он уйдет. Секунда за секундой чужое, нечеловечески напряженное и наполненное время охоты растрачивалось сейчас попусту из-за его присутствия. Он мешал, мешал им, спутывая день и ночь, – и все же его пока никто не трогал. «Может, я нахожусь под чьей-то защитой?!» – на мгновенье его охватил благодарный восторг – но по неподвижной холодности окружающего он почти сразу понял, что его не собираются терпеть слишком долго – просто ему оставлен узенький коридор, который в любой момент может быть перекрыт.

…Взлетев по спасительным ступеням, он вцепился в холодную дверную ручку: «Пропустили!!! Успел!..» – потом воровато оглянулся и, широко открыв рот, с наслаждением вобрал в себя темный тревожно трепещущий воздух… На всякий случай он еще быстреньким поклоном извинился перед ночными – и в панике проскользнул внутрь, едва увернувшись от посланного ему вдогонку могучего невидимого пинка.

В спальной стояла родная густая и теплая духота. Уф, приключение закончилось, можно спать. Торопливо раздевшись, Фурман лег, завернулся в одеяло и стал с удовольствием греться, чувствуя себя примиренным со всем миром. На соседней кровати тяжело заскрипели пружины, и Виталька Карпов сиплым шепотом поинтересовался, куда это он пропал. «А, в тубаркас ходил», – пробормотал засыпающий Фурман. «Ну что, может, сейчас доедим твою икру?» – неожиданно предложил Виталька. Фурман растерянно замер, пытаясь сообразить, откуда Виталька узнал про остаток. Потом смутно припомнил, что сам же и сказал ему об этом – правда, так, неопределенно… Надо же, и забыл. Нехорошо-то как получилось! Собравшись с силами, он попытался спокойно объяснить старому приятелю, что произошло, и даже попросил простить его, но Виталька уже очень сильно обиделся: «Тоже, друг, называется!.. Сожрал все один, в грязном вонючем тубаркасе! И не подавился!.. Гад ты после этого!..» – и он возмущенно повернулся к Фурману спиной.

Фурман попробовал разбавить дурацкую ситуацию насмешливо-злым рассказом о том, как он вылизывал банку в вонючем тубаркасе и даже не подавился, но Виталька не откликался, а потом вдруг отчетливо произнес: «Я с тобой больше не дружу. И предупреждаю тебя, чтобы ты с завтрашнего дня держался от меня подальше!»

– Зря ты так, – помолчав, устало сказал Фурман. – Я понимаю, что обидел тебя, признаю, что поступил нехорошо, и могу только еще раз попросить у тебя прощения: прости, пожалуйста… Я лично с тобой ссориться не собираюсь. – Голос Фурмана дрогнул. – А ты, конечно, можешь поступать как знаешь, твое право…

– Вот спасибо, разрешил!

– Пожалуйста… – горько усмехнулся Фурман.

Отрядный турнир по шахматам тянулся чуть ли не всю смену. Поначалу Фурман играл с некоторым удовольствием и даже входил в тройку лидеров. Вожатый Миша, имевший какой-то шахматный разряд, симпатизировал Фурману и отмечал его успехи. Но после ссоры с Виталькой фурмановское настроение безнадежно испортилось, и необходимость играть теперь только раздражала его. Он вяло подумывал вообще все бросить, но ему было неудобно перед Мишей.

Миша казался намного старше других парней-вожатых. Один глаз у него был с остановившимся зрачком – искусственный. Но потерял он его не в схватке с бандитами, как можно было бы ожидать от сотрудника милиции, а чуть ли не в детстве, из-за какой-то, по его словам, неосторожности. Миша был очень тощий и скромный, голоса никогда не повышал – не то что их вторая вожатая, маленькая черноволосая Таня, с виду вроде бы веселая и милая, но, как оказалось, относившаяся ко всем мальчишкам со странной злобой…

Фурман стал все чаще уходить за территорию часами сидел там, глядя на пустое шоссе. Несколько раз особо тягостными для него тихими вечерами он, покружившись вокруг маленького домика, в котором размещалась канцелярия начальника лагеря с прямым московским телефоном, набирался отчаянной наглости и через раскрытое низкое окошко слезно просил у кого-нибудь из взрослых разрешения позвонить домой. Разговаривать с родными в присутствии чужих людей было неудобно и стыдно, но он только и держался благодаря их далеким, ничего не понимающим голосам…

В тот день их отряд дежурил по лагерю. Фурману пришлось приложить большие усилия, для того чтобы его направили на пост у главных ворот. Оказавшись в сторожевой будке, он почти сразу с удовлетворением отметил, что отсюда шоссе видно намного хуже, чем из его «незаконного» убежища, которое находилось всего лишь в нескольких десятках метров левее. Для любителей погулять за территорией лагеря дежурные представляли серьезную опасность: рассказывали несколько случаев, когда кого-то из старших отрядов выслеживали и ловили «на месте преступления». Наказание было крайне суровым – вплоть до исключения. Хотя с другой-то стороны, разве не об отправке домой только и мечтали такие как Фурман?..

Прежде Фурману не случалось как следует рассмотреть все эти свои укромные местечки снаружи, как бы «глазами врага», и теперь он с особым тайным интересом пытался опознать их. Косясь в ту сторону, он в какой-то момент испытал странное «раздвоение личности»: ему вдруг показалось, что там, в густой листве, он увидел своего скрывающегося двойника…