Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть II. Превращение

Она оказалась очень короткой: две серии из двух резких движений, – но такой свежей, что при первой подсечке он громко вскрикнул, забрызгав фартук и защитные очки врача алой кровью («Ничего, не беспокойся, это нормально!..»), а при второй – когда он уже знал, что сейчас будет, – его тело, несмотря на привязь, выгнулось в кресле мгновенной жесткой дугой…

Отходив в школу две последние предканикулярные недели, Фурман получил дневник с удивившими и огорчившими его отметками: из-за того, что он много болел, многие из них – и четвертные, и годовые – были просто снижены на балл, и он из нормального ученика вдруг превратился в троечника. По большому счету, это было несправедливо, и Фурман безнадежно обиделся на школу.

Начались летние каникулы, но впервые за шесть лет Фурмана вроде бы решили не отправлять в пионерский лагерь. Врачи из Филатовской больницы мягко рекомендовали после операции некоторое время не рисковать: один случайный удар по лицу, и весь результат сложной работы может пойти насмарку; кроме того, и на взрослых членов семьи, и на самого Фурмана все-таки давило воспоминание о его прошлогоднем побеге из лагеря… Поэтому последнее слово родители оставили за ним. Желая избежать ответственности, Фурман тянул волынку и все откладывал ответ «на потом», а в наиболее острый момент принятия окончательного решения на семейном «совете» попытался скрыть свое душераздирающее нежелание ехать за рассудительным взвешиванием всех «за» и «против». Но, как видно, несколько переусердствовал, расписывая многочисленные и неминуемые опасности коллективной жизни, – и мама, не удержавшись, сделала ему язвительно-разоблачительное замечание. Фурман тут же слезливо взвился, в спор с готовностью влез Боря, и завязалась общая скандальная перепалка, конец которой положила предложенная миролюбивым папой и устроившая всех формулировка, что лучше все же прислушаться к мнению врачей…

Проблема заключалась еще и в том, что бабушка Нина находилась в Москве и могла поехать в Покров только недели через две. Но Фурман утверждал, что он найдет, чем заняться, и скучно ему не будет. Впрочем, выбора у родителей все равно не было.

К седьмому июня в Москве уже не осталось никого из ребят. Неинтересно повзрослевшая зелень прочно вписалась в городской пейзаж, и легкое весеннее ощущение беспричинного праздника незаметно растворилось в глубокой, с маревом, перспективе наступившего лета.

С утра Фурман, выполнив мамино требование, сходил в парикмахерскую, где знакомый ему с детства лысый мастер привычно обкорнал его под полубокс, потом помылся в ванной, немного почитал и – опять-таки исполняя данное маме обещание дышать свежим воздухом – собрался «куда-нибудь погулять». Дедушка стал уговаривать его пообедать перед уходом, но он отказался. Смутная цель прогулки неожиданно побудила дедушку вручить любимому внуку трехрублевую бумажку «на карманные расходы» (куча денег, если учесть, что самое дорогое мороженое стоило 28 копеек).

Радостно выкатившись из дома в легкой рубашке с коротким рукавом, Фурман в сомнениях дошел до угла и повернул обратно – утепляться. На улице оказалось совсем даже не жарко, хотя утром солнышко пригревало вполне по-летнему. У себя в комнате он мимоходом заглянул в зеркало: противно свежепостриженный – уши торчат, на бледном треугольном личике – странное беспокойное выражение, и синяя шерстяная олимпийка тоже сидит как-то криво – напялил ее прямо поверх рубашки, а она и без того уже тесна… – а, ладно, сойдет!

Вариантов, куда бы можно направиться с деньгами, было, собственно, раз-два и обчелся, поэтому для начала стоило изучить киноафишу. Ближайшая доска находилась рядом, в самом начале тенистого скверика между Оружейным и Садовой – так что только улицу перейти.

С растущим разочарованием скользя взглядом по волнистой, неровно наклеенной поверхности афишного листа, испещренной мелкими и какими-то сырыми красненькими строчками, Фурман убеждался в том, что летняя Москва не собирается его баловать: всех этих «разбушевавшихся фантомасов» и «неуловимых мстителей» он уже видел по сто раз каждый… «За миллион лет до нашей эры» – тоже смотрел, про динозавров, хороший фильм, идет в двух кинотеатрах, но оба расположены неизвестно где. Тащиться куда-то далеко неохота. Может, «Человек-амфибия»? Надоело, да и сама книжка Беляева интереснее. Вот сняли бы фильм по «Ариэлю»: бетель, красные губы… Как он летает и вообще… Но это, конечно, трудно. Какие-нибудь мультфильмы, на худой конец?..

– Да, смотреть нечего… – задумчиво протянул жилистый мужик в кепке, тоже вперившийся в афишу.

Фурман вежливо промолчал. Не обязательно же сегодня все деньги тратить, можно и потом как-нибудь… Так, надо сосредоточиться. В «Эрмитаже» делать нечего, парк ЦэДэСА? Озеро, тир…

– Каникулы-то начались уже или нет еще?

Фурман глянул мельком, кивнул и незаметно поморщился: проснулся тоже, детей, что ли, нет, какое сегодня число-то… Ну ладно, пора трогаться.

– А чего в Москве? Ехать некуда?

(Вот пристал… Сейчас я тебе отвечу!..)

– После операции… (Фу, пришлось откашляться.) В больнице лежал. Скоро поеду на дачу.

– Понятно. Болел, значит. – Мужик вздохнул.

(Ага, болел… Понятно ему… Ну и чао-какао!)

– Закуришь?

Протягивает открытую красную пачку «Примы». Шутит?

– Бери, не стесняйся.

Вот это да…

– Не, спасибо, я не курю.

– Не куришь?! Молодец! А, ну да, ты ж после болезни. Здоровье бережешь. Тоже правильно. А я закурю. Мне уж беречь нечего…

Фурману казалось неудобным просто повернуться и уйти, после того как этот дядька был с ним так приветлив. Поэтому он подождал, пока будет сделана первая глубокая затяжка, и сказал:

– Ну, до свиданья, я пошел.

Дядька быстро выдохнул дым:

– Подожди, куда это ты «пошел»? «Пошел» он… А я-то как?

Фурман растерянно остановился.

– Мы же с тобой собирались в кино пойти, забыл?

– А там ничего нет, – скованно произнес Фурман.

– Ну как это нет? Не может такого быть. Иди-ка сюда. – Ддядька властно положил тяжелую руку Фурману на плечи и повернул его лицом к афише. – Давай посмотрим. Ты – с этой стороны, а я – с той. Нет, придется все-таки очки надеть… Тебя как звать-то?

Фурман уже немножко испугался этих нежданно завязавшихся отношений и наскоро попытался выбрать себе какое-нибудь другое имя, но, так ни на что и не решившись, тихо признался:

– Саша.

– Саша. Александр, значит. А меня – Николай Иванович. Можно дядя Коля. Будем считать, что познакомились. Ну как, нашел что-нибудь подходящее, Александр?

Фурмановские глаза невидяще метались по строчкам, и он только покачал головой, соображая, как бы ему половчее выбраться из-под руки этого «дяди Коли». Хватка была крепкая. И такая – не случайная. Но как быть-то? Фурман легко представил себе, как он ставит мужику подножку и толкает… Нет, такое только в кино бывает. Если вдруг начать орать и звать на помощь, люди, допустим, сбегутся – а на что жаловаться-то? Подумаешь, руку на плечо положили… Вот дурацкое положение.