Майк Гейл - Моя легендарная девушка

Сейчас, двадцать с чем-то лет спустя, Саймона значительно больше занимала его последняя группа — «Левый берег», где он пел и играл на гитаре, чем женщины или даже томатные чипсы. Он жил музыкой. Он как-то сказал, что, если бы ему пришлось выбирать между музыкой и женщинами, он бы скорее кастрировал себя одноразовой бритвой, чем оставил гитару. Если верить ему, то их триумф и слава — как он сам выразился, «большой бум» — это вопрос времени. Меня это позабавило, и в то же время мне стало за него немного стыдно. Он был совершенно серьезен и смог выговорить свой «большой бум» без тени иронии в голосе.

Так вот, в то время, пока я проводил юность перед телевизором, за книгами и в кино, Саймон (по крайней мере, с того дня, как увидел в «Тор of the Pops» [41] Модный глянцевый журнал. «Дюран Дюран» [42] Музыкальная группа, популярная в 70–80 годы XX века. , которые демонстрировали на себе такое количество косметики, что «Макс Фактор» [43] Косметическая фирма. бы позавидовал) изучал и воспроизводил одну за другой всех эксцентричных и невротических личностей рок-н-рольного извода. Когда он доучивался последний год в мужской средней школе Бичвуд, он завел себе привычку всегда ходить с наушником в одном ухе, даже когда был без карманного радио, к которому этот наушник изначально прилагался, потому что так было похоже, что в ухе у него слуховой аппарат, которым щеголял в то время его любимый Моррисси [44] Солист группы «Smith». . В шестом классе он открыл для себя реггей и буквально на следующее утро уже поминал Джа через каждые полслова. Через неделю он всякого человека, облеченного властью — а особенно учителей шестых классов, — называл «вавилонянином». Он знал, что многие его считают чокнутым, но знал и то, что те же самые люди, особенно девушки, считают его прикольным, хоть и «не от мира сего». Это было частью его большого плана. Однажды журналист из ка-кого-нибудь музыкального журнала спросит его о школьных годах, и тогда Саймон помолчит немного, затянется «Силк Кат» [45] Марка сигарет. и скажет:

— Я всегда чувствовал себя изгоем.

Он знал о музыке все, но именно поэтому у его группы не было никаких шансов. Музыка «Левого берега» была скучна, надоедлива и заслуживала уважения только за старательность. Саймон так глубоко увяз в истории рок-н-ролла, что совсем не мог от нее абстрагироваться. Ему недостаточно было написать хорошую песню, он хотел (да что там — ему было просто необходимо) написать что-то «классическое», чтобы впечатлить всех музыкальных идолов, что постоянно жили в его сознании. Придумать такие слова, чтобы Боб Дилан в свой доэлектрический период заинтересованно приподнял бровь, такую мелодию, чтобы Джон Леннон в гробу начал каблуком постукивать в такт, и такое забабахать на сцене, чтобы Джимми Хенрикса, с его соло на гитаре зубами, просто с ног сбило. И в качестве поклонниц ему требовались битломанки, никак не меньше. Но я был твердо убежден — левоберегомания никогда не станет словом, хорошо знакомым широкому потребителю музыкальной продукции, и точно не попадет в Оксфордский словарь английского языка. Само название его группы было ужасное, оно наводило на мысль о беретах, джазе пятидесятых, сигаретах без фильтра, поэзии битников и пьянчугах, рассуждающих о Сартре, ни страницы из него не прочитав. (Кстати, Саймон Сартра не читал, я — читал, но умнее от этого не стал.) Эту нелепую кличку навесила на них Тамми, девушка Саймона и будущая Йоко Оно. Она была на три года его младше и совсем не походила на девушек, которые ему нравились. Он всегда заявлял, что «любит хор-рошую задницу», а она была худая как щепка, и задница у нее была, как у комара.

Мы с Тамми возненавидели друг друга буквально с первого взгляда, но держались в рамках приличия, потому что у нас было нечто общее — Саймон. И хотя мы с ним довольно открыто обсуждали и критиковали друг друга, у нас было негласное правило — я ничего не говорил про его девушку, а он молчал про мою. Даже после того, как мы с Агги расстались, он понимал, что только мне позволено ругать ее на все лады, а если он вздумает присоединиться ко мне, я должен буду набить ему морду, чего бы мне это ни стоило.

Когда Саймон зашел ко мне на следующий день после того, как Агги меня бросила, он понятия не имел, что произошло. Да если бы и знал — что бы он мог сделать? Лишь оставить меня наедине с моими мыслями и дать послушать свой любимый альбом Леонарда Коэна. Чтобы принести утешение, ему понадобилось бы умение слушать, но Саймон всегда предпочитал говорить сам. Умение готовить тоже пригодилось бы. Но главное, чего ему не хватало для того, чтобы удачно выступать в роли «утешительницы», так это отвлекающей внимание груди, на которой можно было бы прикорнуть, к которой можно было бы прижаться или просто восхищаться ею издали. Мне нужна была Алиса, но она по-прежнему была в Бристоле. Когда Саймон спросил, где Агги, я соврал, что она уехала навестить кузину в Вулверхэмптон. Рано или поздно он узнает правду. Иначе и быть не могло. Я только не хотел при этом присутствовать.

Взяв послушать свежекупленный мною диск Элвиса («That’s The Way It Is»), который я приобрел специально, чтобы немного себя подбодрить, и собравшись уходить, он спросил, что Агги подарила мне на день рождения. Только тогда я вспомнил, что меня так насторожило, когда мы встретились у обувного отдела, — у нее не было с собой подарка. Как тот голландский мальчик, что пальцем закрывал дырку в дамбе, я попытался сдержать поднимающуюся волну слез, но они неумолимо надвигались. Наконец я уже больше не мог этого выносить, я испустил несколько всхлипов, исполненных животной боли, тонких и жалобных, и, не успев даже напомнить самому себе о гордости, отчаянно разрыдался. Громко хлюпая носом, я попытался произнести что-то членораздельное, но только бессильно открывал и закрывал рот.

— Хрр-хлюп она хрр-хрр-хлюп-хлюп меня-а хлюп-хлюп бро-о-о-сила-а-а-а!

Саймон беспомощно оглядел комнату в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне пережить эту душевную боль. Потерпев сокрушительную неудачу в своих поисках, он глубоко вздохнул, твердо положил мне руку на плечо и сказал:

— Все будет хорошо, парень.

Весь в слезах и соплях, согнувшись пополам от душивших меня рыданий, я кивнул ему в знак согласия и сказал, что сейчас успокоюсь, и предложил пойти куда-нибудь вместе выпить. Выпить нам так и не случилось, потому что в этот день он репетировал со своей группой. И когда две-три недели спустя я увидел его снова, мне захотелось поблагодарить его за то, что он был со мной в ту трудную минуту, но все же в большей степени мне хотелось забыть об этом.

— Ты пропустил офигительный отрыв, — пророкотал Саймон в трубку, имея в виду свое вчерашнее выступление. — Наши дела идут в гору.