Пер Энквист - Книга о Бланш и Мари

Джейн впоследствии прославилась в качестве модели французского художника Тулуз-Лотрека.

Шарко обладал детски-пытливой любознательностью путешественника и ученого. Исповедуя идеалы Просвещения, он полагал, что изобретатели, исследователи, физики и первооткрыватели должны теперь изучать новые и таинственные области. Психика женщины не кардинально отличается от психики мужчины, но представляет собою более опасный континент. Женщина — это врата, пишет он, и через них необходимо пробиваться на этот темный континент, который богаче и загадочнее мужского. На лучших рисунках Тулуз-Лотрека запечатлена именно Джейн Авриль, худенькая, танцующая, ее лицо то совсем скрыто, то — чаще всего — изображено в полупрофиль, как у человека, который многое повидал, но предпочел это скрыть.

Проникновения в сущность женщины и человека, с Бланш в роли статистки, разыгрывались перед избранной публикой по пятницам, а позднее по вторникам — в 15.00.

У Шарко был ассистент-австриец по имени Зигмунд.

Год, проведенный с Шарко, наложит отпечаток на всю его дальнейшую деятельность; его переводы лекций Шарко на немецкий язык «завораживают». Фрейд считал, что именно Шарко изменил его жизнь.

Возможно, он имел в виду и Бланш.

Зигмунд в каком-то смысле так никогда и не смог освободиться от своего «руководителя экспедиции». Им обоим казалось, что они нашли точку, откуда можно следить за действием, и это определяло природу не только женщины, но и любви, являющейся неким религиозным обрядом и борьбой за власть.

На представлениях Шарко выступали, естественно, и другие пациентки. Но упоминается только Бланш. Почему бы тогда Шарко и не быть с выжженной отметиной! Как животному с тавром!

В детстве, пишет Бланш, она читала французский роман о юной датчанке, двенадцати лет, которая пленила датского короля Кристиана IV, сделав его зависимым от себя, как от наркотика. Он считался алкоголиком, но на самом деле был просто порабощен ею! Н-но-о! как некогда выкрикивал дядя Бланш.

Снова н-но-о. Точно ожог.

Все это разыгрывалось в первые годы XVII века. Датская девушка, ставшая королевой, сперва была молодой, потом постарела и в конце концов сумела уничтожить своего супруга, датского короля Кристиана IV. Он оказался в плену у любви. Это был отвратительный роман, но вопрос ставился правильно, хотя ответа на него и не нашлось.

В конце романа встретилась фраза: «Кто способен объяснить любовь? Но кем бы мы были, если бы не пытались». Бланш пишет, что нашла это утверждение смешным, но успокаивающим.

Я не понимаю ее.

В эту минуту она мне не нравится, не нравится ее высокомерие и жестокосердие. Прямо как ком в горле.

Мы скоро начнем , повторяет она раз за разом, словно с надеждой. Почему бы и нет? Лишь эта надежда и поддерживает в нас жизнь. Я нахожу комментарий на клочке бумаги, должно быть когда-то записал и забыл: «Книга вопросов » — как наркотик.

Колдовство. Amor omnia vincit.

Как она могла?

Часто просыпаюсь по ночам и не могу освободиться. Возможно, на это она и рассчитывала.

Бланш берет меня за руку и ведет вниз. Равнодушно и невинно, пока я не успокаиваюсь. Потом становится хуже.

Вероятно, именно так она хотела помочь и Мари. Медленно, держа за руку, сопровождая вглубь, к центру земли, в самую последнюю экспедицию, затем наружу, в джунгли, к берегу реки и к ночи в Морване.

Эти театральные представления перед публикой становились постепенно для профессора Шарко все более мучительными.

Казалось бы, он бросал на произвол судьбы Бланш, но оказывался покинутым сам. Научная схема с точками для нажима, которые отмечались чернилами на теле женщины и при воздействии на них должны были вызывать припадки, судороги, меланхолию, паралич или любовь, стала под конец столь совершенной, а результаты, воплощаемые послушными подопечными, столь удачными, что Шарко обнаружил: он очень одинок.

Но было поздно. Он был в ее власти. В этом отношении она напоминала юную датскую королеву, чье имя она так и не запомнила. В течение шести лет Бланш была театральной звездой больницы Сальпетриер и по-своему блистала в парижских научных спектаклях так же, как изгнанная Джейн Авриль блистала в Мулен-Руж.

Джейн танцевала, и ее рисовали. «Танцем безумцев» назывался танец, который она создала в Сальпетриер; он околдовывал всех, и никто не понимал почему.

Надо перевоплотиться в безумца, говорил ей Шарко.

Смотрели на Джейн часто, но рисовать ее начали, только когда она покинула Сальпетриер и стала всемирно известной. И есть только одна картина, изображающая Бланш. Она предстает на ней в полуобморочном состоянии.

Бланш убила своего любовника, профессора Шарко, в августе 1893 года. Через несколько лет она покинула больницу и в 1897 году поступила на службу к польскому физику Мари Склодовской-Кюри, где ее первым заданием стала работа с урановой смолкой. Что этот минерал излучает радий, было еще неизвестно, ей пришлось пройти через ампутации, и под конец от нее остался только торс.

«Книгу вопросов» Бланш пишет в период между первой ампутацией и смертью. Это книга о Бланш и Мари.

Мари Кюри любила ее, даже когда она превратилась в торс.

У Мари тоже был любовник; он предал ее, что поставило под угрозу получение ею второй Нобелевской премии — премии по химии. В своих заметках, названных «Книгой вопросов», Бланш пишет, что в период тяжелейшего кризиса — после возвращения Мари из Англии и получения в тот же день известия о том, что ее любовник струсил и нашел другую, — она впервые рассказала ей об окончательном выяснении отношений с профессором Шарко.

Бланш впервые об этом кому-то рассказывала. Она пишет, что сделала это, чтобы поубавить у Мари наивности, чтобы заставить ее встать и идти.

Это выражение звучит в устах безногой странно и тем не менее повторяется неоднократно.

Она пишет: Я объяснила Мари, когда она, обливаясь слезами, сидела у моей кровати и гладила меня правой рукой, почти совершенно изуродованной от тяжелой работы с радием, объяснила, что убила Шарко из-за его преданности и наивности и потому, что он не захотел встать и идти, доказав тем самым свою любовь. Я никого не любила так, как его, ни единого человека, я любила его больше жизни и поэтому заставляла себя не подпускать его к себе. Как же велика любовь, и сколь трудно ее поймать, прямо как бабочку, сбежавшую с небес. Но во времена тяжелых потрясений в начале нового века где же нам искать связующее звено, как не в любви.

Вот и вся история в кратком, неверном изложении.

Невольно представляешь ее себе оправдывающимся ребенком.

Она пишет короткими, иногда стилизованными предложениями, где слова часто противоречат друг другу. Поскольку у нее все никак не связывается воедино, она мечтает о неком последнем звене, которое называет то «радием», то «любовью», то «новым столетием». Я думаю, что она была маленькой, доброй, отнюдь не ожесточенной женщиной, которая слишком поздно поняла, что ей надо делать.