Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе

Перед одной из поездок к Никитиным общий сбор поначалу был назначен в редакции, однако в последний момент выяснилось, что Мариничева с Наппу должны срочно закончить какие-то дела, и встречу отложили на несколько часов, перенеся ее на вокзал. Кому-то успели дозвониться, но многие были уже в дороге и узнали об изменениях, только приехав в редакцию. Некоторое время они бессмысленно торчали там, раздражая работающих своей праздностью, а потом по предложению одной из девочек, Тани Черновой, отправились «пересидеть» к ней домой – благо, жила она неподалеку, на углу улицы Горького, прямо напротив Белорусского вокзала. Никого из ее родственников не было дома, и, пока все с вежливым интересом осматривали интеллигентную, богато обставленную квартиру, Дубровский с кем-то из ребят быстренько сбегали на вокзал за пивом. Появившиеся на столе бутылки неприятно поразили Фурмана. Он успокаивал себя тем, что пиво – это все же не портвейн и не водка, но вскоре парни сделали еще одну ходку, и нехорошее веселье стало набирать обороты. Между прочим выяснилось, что и к предстоящей поездке все относятся просто как к удачно подвернувшейся возможности устроить «небольшой пикничок на природе». Фурмана такое потребительское отношение к Никитиным чрезвычайно возмутило. Возбужденно пометавшись по комнатам, он решил изложить свою точку зрения художнице Соне, которая, как и он, отказалась от пива. Они хотят устроить пикник? Нет проблемы. А Никитины-то тут причем? Почему нельзя поехать в любое другое место, куда-нибудь в лес, и напиться там с тем же успехом? Ах, там могут быть хулиганы… Но ведь самим Никитиным, наверное, не понравилось бы, если бы у них на участке стала гулять какая-то посторонняя подвыпившая компания… Они считают нас своими друзьями? И поэтому нам все можно?.. В ответ Соня морщилась и огорченно советовала Фурману не делать из мухи слона.

В какой-то момент раздался звонок в дверь (опытные руки мгновенно засунули бутылки в ближайший одежный шкаф), а потом в гостиной появился разъяренный мужчина в сопровождении милиционера. Они утверждали, что из окна именно этой квартиры на тротуар улицы Горького была брошена пустая бутылка из-под пива, и лишь по счастливой случайности никто из прохожих серьезно не пострадал от разлетевшихся осколков. Все стали испуганно отнекиваться – мол, этого просто не может быть! – но поскольку взрослых дома не оказалось, милиционер попросил листок бумаги и переписал фамилии, адреса и номера школ всех присутствующих. Двое или трое при этом подло назвались чужими именами. Напоследок дядька пригрозил, что так просто этого не оставит и еще зайдет поговорить с родителями о безобразиях, которые здесь творятся в их отсутствие…

Когда они ушли, в комнате воцарилось тяжелое молчание. Нарушил его круглолицый длинноволосый Валька Юмашев, который вдруг со смущенной улыбочкой затараторил: «Ребят, я, конечно, страшно извиняюсь… Я понимаю, что это выглядит как ужасная глупость с моей стороны, но просто я до конца не уверен… В общем, мне кажется, что это был я». Все были настолько погружены в себя, что поначалу даже не поняли, о чем он там лепечет. Покраснев, Валька вынужден был объяснить, что у себя дома в Переделкино (где он жил вдвоем с мамой в маленькой избушке) он иногда выбрасывает мусор в форточку: «Я знаю, что это очень нехорошо, но у нас там первый этаж и никого под окнами нет», – вот он, наверно, по своей дурацкой привычке и здесь машинально сделал так же, забыв, что внизу городская улица, а не деревенский двор…

– Да ладно, Валька, не переживай. Проехали, – сказал Дубровский.

Несмотря на Валькино честное признание, Фурмана это бесстыдное попустительство разгневало еще больше.

– Нет, Валь, зачем же ты так? – вдруг спокойно и отчетливо произнес сидевший в углу парень, которого именно Валька сегодня впервые привел в их компанию и который до этого момента ни с кем не обменялся и парой слов (хотя пиво потягивал с заметным удовольствием!). – Бутылку бросил я, и мне не требуется, чтобы ты меня прикрывал. Это даже обидно. Я и сам могу за себя извиниться.

Так… Вот это фокус… С новенького, конечно, взятки были гладки. Валька же проявил необычайное, поразительное благородство. (А может, и впрямь простодушно решил, что это сделал он? Как это ни смешно – ведь вполне мог!..) Зато в результате главные заводилы всего этого безобразия оказались как бы ни при чем.

Между тем время уже поджимало, пора было ехать на вокзал. Фурман продолжал злиться, но его настроения никто не разделял – наоборот, все бурно радовались тому, что «мент» не догадался обыскать сумки в прихожей и «боеприпасы» уцелели. А то, что они по пьяной глупости могли разбить кому-то голову, их ничуть не волновало!..

В метро и потом в электричке Фурман угрюмо молчал, и праведное «взрослое» негодование в очередной раз боролось в нем со стыдом предательства своих сверстников. Соня посматривала на него с хмурой опаской. Уже дойдя до калитки никитинского участка, он наконец решился и попросил беззаботно рвущегося вперед Наппу уделить ему минутку. Напомнив, что Виталий Генрихович считается руководителем клуба и, значит, в какой-то мере несет моральную ответственность за всех остальных, Фурман коротко рассказал ему о происшествии и предупредил о наличии «припасов». Наппу растерянно покривился, поблагодарил, сказал, что подумает над всем этим, но предпринимать ничего не стал. Да и что он мог сделать? Ребята под предводительством Дубровского вскоре развели на участке костерок и стали жарить на прутиках привезенный хлеб, а расстроенному Фурману пришлось принять участие в спортивно-интеллектуальной олимпиаде, в которой дети Никитиных на равных соревновались со взрослыми гостями.

Бóльшую часть логико-математических загадок и задачек на сообразительность он безнадежно провалил, в силовых упражнениях победила парочка неизвестно как оказавшихся здесь моряков Тихоокеанского флота, но в беге по пересеченной местности вокруг участка Фурман с холодным отчаянием задумал оказать все возможное сопротивление окружающему миру. После ознакомительной пробежки по маршруту он даже решил снять свои мягкие городские полуботинки и бежать босиком. Он был молчаливо сосредоточен на предстоящем испытании, и никто из весело бахвалившихся соперников, по-видимому, не воспринял его всерьез. Основными претендентами на победу считались моряки и один из старших сыновей Никитиных.

Участники забега стартовали друг за другом с десятисекундным интервалом. Рванувшись с места из низкой стойки (на самом деле это было лишнее), Фурман сразу поскользнулся и чуть не упал, но задержка только прибавила ему «спортивной злости». Босые ступни глухо шлепали по холодной сырой земле и тут же уносились в полет. Некоторое время справа и слева мелькали растерянно застывшие подробности, а потом в фокусе его хищного внимания осталась только скачущая впереди фигурка, и бег слился с острым, ликующим чувством счастья…