Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе

Когда все было кончено, часы показывали уже начало третьего. Отряд, обессиленный драматичными коллективными переживаниями, стал быстренько укладываться спать. Многие даже решили не чистить зубы. Сильно перевозбудившийся Фурман, привычный к поздним ночным бдениям, наоборот, долго и с удовольствием умывался (даже ноги помыл под холодной струей – увы, первый раз в новом году), долго сидел в туалете под непрерывное журчание текущей в соседней кабинке воды, а вернувшись в темную духоту отрядной спальни, зачем-то решил переодеться в чистое и долго на ощупь копался в своем рюкзаке, стараясь не шуметь, хотя все уже явно вырубились. Впрочем, приглядевшись, он обнаружил, что койка Нателлы, стоявшая первой от двери (Нателла всегда вставала раньше всех), пустует. Фурман вдруг подумал, что их бурный разговор вполне мог ее расстроить или даже обидеть, а он в своем самодовольстве этого просто не заметил. Он ведь не подошел к ней и ни о чем не спросил в конце, хотя на самом-то деле именно из-за нее и в большой степени для нее весь этот спектакль и был затеян… Где же она? Он представил, как по ее неподвижному лицу медленно стекают слезы, дрогнул и отправился ее искать.

Поиски ничего не дали. Теряясь в догадках и уже чувствуя накатывающую усталость, Фурман уныло побрел в туалет. В дальнем конце холла перед широким темным окном стояла Нателла – но не одна, а с Вовкой Даниловым, четырнадцатилетним сыном руководителя клуба. Вообще-то он был в другом отряде, но вот, почему-то тоже не спал в такое время. Фурман относился к Вовке с большой симпатией: этот худенький светловолосый озорник с невиннейшими голубыми глазами, ломающимся голосом и обманчиво вялыми движениями был тонким ценителем юмора. Но сейчас между Нателлой и Вовкой происходило что-то непонятное. Фурман даже остановился, не зная, стоит ли ему приближаться. Слегка отстранившись от Вовки, Нателла посмотрела на Фурмана и как-то очень грустно кивнула ему. Он принял это за знак одобрения и с улыбкой двинулся дальше. В этот момент Нателла что-то тихо проговорила Вовке – и вдруг тот с яростным взвизгом закричал ей в лицо: «Она меня достала! Я ненавижу ее! Ненавижу!!!» Крик перешел в сухое рыдание, но тут мальчишка краем глаза наконец заметил Фурмана, закрыл лицо руками и метнулся к двери туалета. «Вовка! Подожди! Вернись, пожалуйста!» – с усталой строгостью сказала Нателла ему вслед. Он же со всего разгона слепо ударился плечом о косяк, жалобно вскрикнул от боли, бессильно разрыдался в полный голос и исчез, грохнув напоследок дверью.

Сцена была абсолютно театральная. Но сама Нателла выглядела настолько раздавленной и опустошенной, что Фурман даже не стал спрашивать ее, что здесь произошло.

– Я могу ему чем-то помочь? – деловито произнес он.

Она горько покачала головой, потом пожала плечами и прошептала «попробуй». Лицо у нее при этом было совершенно мертвое.

– Ты сама-то как? – поинтересовался Фурман, с сомнением глядя на нее.

Нателла вяло показала, что справится.

Войдя в туалет, Фурман сразу увидел Вовку, который тщательно умывался над раковиной. Волосы у него были мокрые – наверное, совал голову под струю. Лицо опухшее, глаза красные, мутные, но смотрят с легким вызовом. Бедный птенец…

– У тебя уже все нормально?

Вовка медленно кивнул. Потом сказал в нос:

– Вод долько вытереться дечеб.

Фурман обрадовался:

– Хочешь, я принесу тебе полотенце?

– Да чего там. Само высохнет. – Вовка хмуро улыбнулся.

– А то давай? Я быстренько сбегаю. Зачем с мокрой головой-то ходить? Заболеешь еще…

– Не, не заболею. Меня, между прочим, вообще никакая зараза не берет. Поэтому предупреждаю: я еще многих здесь переживу, пускай не надеются! К тебе, Фурман, это не относится. Ты хороший человек, так что живи!

– Спасибо, но я надеюсь, что и все остальные еще немножко с нами поживут.

– Вот как раз этого, честно тебе скажу, мне не очень бы хотелось…

Эта притворно-полупьяная беседа тянулась еще некоторое время, но потом Фурману удалось убедить Вовку, что им обоим, и уж тем более ждущей их снаружи одинокой и ужасно уставшей Нателле давно пора на боковую.

Фурман вышел первым, Вовка – через пару минут, уже с зачесанными назад влажными волосами и маской холодного равнодушия на бледном помятом лице. Нателла утомленно усмехнулась ему, но он предпочел гордо держать дистанцию.

– Ну что, проводить тебя до койки? – заботливо предложил ему Фурман.

– Нет, спасибо, я уж сам как-нибудь дойду. Мозги, вроде бы, еще работают – дорогу я помню. Но если что, то не поминайте Вовика лихом!..

Уже попрощавшись на все лады, погасив по просьбе Нателлы свет в коридоре и с шарканьем уйдя за угол, он еще не раз внезапно материализовывался из темноты, то по новой желая им спокойной ночи или доброго утра, то изображая пьяного и смешно выкрикивая какие-то мрачные шутки. Наконец его удалось прогнать.

– Кажется, всё, ушел… – прошептал Фурман, прислушиваясь и с улыбкой поглядывая на Нателлу. Терпеливая забота о Вовке связала их странным чувством родительской пары. – Что будем делать дальше? Пойдем спать? Или ты хочешь поговорить?

– Если честно, то я уже и сама не знаю, чего хочу. Просто все это очень тяжело… Вообще-то я тут ужасно замерзла, – неожиданно добавила она.

Только теперь Фурман заметил, что Нателлу трясет – все это время она стояла у окна в одной рубашке. Он суетливо заставил ее набросить на плечи его свитер и побежал за чем-нибудь теплым.

Когда он вернулся, Нателла смотрела в окно на сказочный зимний пейзаж: неправдоподобно огромный, низко висящий лунный шар ярким потусторонним светом заливал гладко укрытое снегом озеро и нежные прибрежные возвышенности с уходящей к горизонту плотной нервной графикой елового леса. Лежащие на полу тени от оконной рамы были четкими и контрастными, как в солнечный полдень.

Нателле вроде бы стало получше, но добиться от нее объяснения того, что произошло с Вовкой, Фурману удалось не сразу. Она сказала, что все это непосредственно затрагивает личную жизнь некоторых других людей, а она сама просто оказалась, как говорится, в неудачном месте и в неудачное время: Вовке было необходимо кому-то «поплакаться в жилетку», и она позволила ему это сделать. Хотя сам «градус» его напряжения и озлобленности оказался для нее неожиданным. Вовку, конечно, жалко, ему сейчас очень трудно. Но на самом деле проблема вовсе не в нем. Он здесь скорее жертва…

– Понимаешь, мне даже неудобно тебе об этом рассказывать. И я до сих пор для себя не решила, надо ли вообще об этом говорить, и можно ли… И как, какими словами… Я боюсь, что это может вызвать у тебя неприятие или даже отвращение к тем людям, которые здесь замешаны. А это совсем не то, чего мне бы хотелось. Но в любом случае все это должно остаться строго между нами.