Виктор Дьяков - МЕНТАЛЬНАЯ НЕСОВМЕСТИМОСТЬ Сборник: рассказы, повести

Генерал как раз собирался что-то проговорить в микрофон. Рассказать о своём детстве, когда проходила «становление и закалка» характера будущего полководца, но так и застыл с полуоткрытым ртом. Он тоже узнал хозяина, это оказался один из его одноклассников, который когда-то давал ему унизительных «пендалей», вместо которого он мыл полы в классе, собирал кукурузу в поле, который когда-то, вместе со своими родными и двоюродными братьями безнаказанно унижали всех русских мальчишек и девчонок в окрестностях, который говорил гадости о его матери и сестре. Это был один из тех, кто избили и его… всего один раз. Генерал всё вспомнил мгновенно, то что забыл, вычеркнул из памяти, чтобы в ней остались только «белые» полосы, успешная карьера, награды, приёмы в Кремле, хвалебные статьи в газетах, журналах, интервью. Этот бывший одноклассник заставил вспомнить детство, самую «чёрную» полосу его жизни, осветить те уголки памяти, которые он усиленно «стирал». И он вспомнил всё так ярко, будто это случилось не сорок лет назад, а вчера, и весь позитив его последующей жизни сразу померк, отошёл на второй план, а на первый вышел старый, забытый страх…

- Пойдёмте… поедем отсюда скорее… я же говорил… здесь другие люди, другие хозяева…

Генерал повернулся и чуть не бегом устремился к своему УАЗику, прячась за спины автоматчиков. На его лице застыл безумный, животный страх… страх «битой собаки».

рассказ

- Это блажь, конечно, но ведь жить-то ему осталась неделя... ну от силы две,- искренне сокрушался тюремный врач, крупный, рыхлый, поминутно отирающий платком потную шею – вентилятор почти не освежал, а зарешёченное окно "дышало" жарким уличным воздухом.

- Совсем никакой надежды? – напротив врача, с другой стороны стола, хаотично заваленного всевозможными медкнижками, историями болезни, рентгеновскими снимками... сидел священник в полном облачении. Среднего возраста, среднего роста, средней комплекции... Если бы не ряса, крест на груди, бородка клинышком, внешне совершенно не примечательный. В отличие от врача он, во всяком случае внешне, стойко переносил жару, ни разу даже не отерев лба.

- Абсолютно. Как говорят в таких случаях, медицина бессильна. Процесс зашёл слишком далеко. Лёгкие у него слабые и обратился он поздно, да и, сами понимаете, возможности наши, увы... Жалко, парень вроде не плохой, не рецидив, первая ходка у него, по глупости с какой-то мелкой бандой связался,- продолжал сокрушаться врач.- И режим не нарушал никогда, а тут, как нашло на него. Хочу исповедоваться и всё. Мы сначала не реагировали, думали пошумит, да кончит. А он сильнее, забузил, суп на пол опрокинул, ругается. Усмирить хотели, да передумали, и без того чуть живой... Вот и решили вас побеспокоить.

- Каждый человек имеет право на исповедь, - произнёс священник и встал со стула.- Я готов, куда идти?

Для исповеди лучшего места чем изолятор не было. Больной лежал в нём один. Врач на всякий случай стал убеждать священника, что вероятность заразиться почти равна нулю, ибо процесс разрушения лёгких нетрадиционен, умирающий почти не кашлял и не выделял мокроты...

- Даже если бы он болел чумой, я бы всё равно его исповедовал, - спокойно, буднично прервал уверения доктора священник, направляясь в изолятор.

- Эээ... батюшка, надо бы халат одеть,- не очень уверенно сказал тюремный эскулап.

- Это обязательно?

- В общем да...- врач явно колебался.

- Я бы хотел без халата. Он должен видеть моё облачение...

В изоляторе, маленькой чистой, белой комнате было сравнительно прохладно. Стерильно-чистым, только бледно-жёлтым казался и человек лежащей на койке. Эта зловещая желтоватость особенно отчётливо проявлялась на ввалившихся щеках, тонкой кадыкастой шее и крупных костистых ладонях, лежащих поверх тёмно-синего "солдатского" одеяла. Неровно остриженная наголо голова казалась непропорционально большой в сравнении с очертаниями его явно "усохшего" тела. Глаза больного горели нездоровым лихорадочным огнём, как бы являя собой последний очаг жизни в этом обессиленном болезнью теле.

- Здравствуйте, сын мой... Вы хотели исповедоваться?

Когда священник входил в палату, больной даже не повернул в его сторону головы, неотрывно глядя в потолок. Когда же повернул... В его глазах читалось искреннее, неподдельное удивление. Видимо он, всё-таки, не верил обещанию администрации, что к нему, простому зеку, "мужику", "доходяге", вызовут священника с "воли".

- Вы... вы настоящий?- голос оказался слабым, и, казалось, больному приходилось тратить слишком много сил, чтобы произносить слова.

- Я отец Никодим, священник прихода, к которому территориально относится ваша колония.

- Вы будете меня исповедовать... правда?

Священник грустно улыбнулся.

- Как вас зовут?

- Николай.

- Вы крещённый?

- Да... меня маленького мама с бабушкой окрестили... в тайне от отца. Он у меня партийным был.

- Хорошо сын мой. А за что осуждены?

- Разбой, грабёж... в общем отпетый бандюга,- с сарказмом поведал больной.

- Зачем на себя наговаривать, сын мой,- священник дал понять, что он кое что знает.- Вы, наверное, хотите покаяться в содеянном?

- Да как вам... – больной словно собирался с силами.- Не то чтобы... Я просто не могу больше держать это в себе, оно как жжёт изнутри... Здесь меня вряд ли кто поймёт... Мне просто нужно чтобы меня выслушали, кто-нибудь с воли... но не простой человек. Вот я и решил, что лучше всего если это будет поп... извините, священник. Ведь все имеют право на исповедь, тем более умирающий.

- Да это так... Но почему вы считаете, что непременно умрёте. Всё в руках Божьих. Проникнетесь этой мыслью и не терзайте себя,- священник говорил так, что больной не мог не смотреть в его глаза... смотреть пристально, как бы пытаясь распознать – его просто успокаивают, или исповедник действительно является носителем какой-то высшей истины.

После паузы больной вздохнул и, словно уступая некоей воле извне произнёс:

- Да, пожалуй... всё... в руках... Я, наверное, начну... Можно?...

2

В Армию Николай ушёл в девяносто первом. Служил в ЗАБВО... Жуткий округ, особенно для таких как он "курортных" мальчиков. И там, в "диких степях Забайкалья", и по пути, пересекая Сибирь на поезде, в разношёрстной компании призывников... Он воочию убедился насколько неприглядна, бедна и не устроена Россия... к востоку от Волги. Призывники украинцы смеялись:

- Россия всегда голодала и будет голодать!

Призывники грузины смеялись:

- У нас сараи лучше чем здесь дома!

Мог бы посмеяться и Николай... Он родился и вырос на российском черноморском побережье, в маленьком курортном городишке. Пальмы, магнолии... виноград, мандарины, грецкие орехи, фундук, инжир... всё растёт, всё плодоносит, всё дёшево. Ну и конечно тёплое море. Всё это окружало его с рождения и казалось обычным, естественным. Он не мог знать, что почти вся остальная Россия живёт совсем в другом климате, и совсем по иному.