Николя Ванье - Белль и Себастьян

— Что это такое?

— Волк.

— Mein Gott! Никогда раньше не слышал… Если, конечно, не считать лая тех, что работают в СС.

Улыбка у него получилась похожей на гримасу. Гийом пожал плечами.

— Пойду успокою семейство! Вы меня подождете?

— Возвращайтесь быстрее, скоро совсем стемнеет.

На первый взгляд, в пещере не было никого, кроме мужчины. Он стоял по центру, у самого очага. Наверняка решил, что, если в их укрытие ворвется патруль, немцы сразу арестуют его и, в случае удачи, забудут обшарить пещеру. Чистейшей воды наивность. Или, может, слепое стремление не поддаваться отчаянию? Преследованиям евреи подвергались уже давно. Речь шла о выживании, и едва ли не каждый день им приходилось чем-то жертвовать ради спасения жизни. Они лишались дома, работы, должностей, денег, всех материальных благ, а иногда и своих любимых и близких. Гийому стало стыдно, что он заставил бедолаг так долго ждать и волноваться, и он поспешил их успокоить.

— Все хорошо. То были дикие козы. Сейчас мне нужно уйти, но я очень скоро вернусь. Мы пойдем дальше через два дня, утром 25 декабря, так что будьте готовы.

— Это точно?

— Насколько можно планировать что-то в горах. Я приду завтра, и мы обсудим все детали перехода.

— А если… если что-то произойдет? Несчастный случай… Если мы захотим с вами связаться?

Мужчине, по-видимому, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не попросить Гийома остаться и объяснить все как можно подробнее. Что ждет их дальше, когда и кому им снова придется доверить свою жизнь, зная: сами они сделать ничего не могут, разве только молиться. Он не был наивен и понимал, что слишком много говорить опасно, но ужас ожидания пересилил все остальные страхи. Он задыхался, охваченный паникой. Гийом понял все это за секунду. И нарочно сказал строгим тоном, надеясь, что этого окажется достаточно:

— Мсье, выслушайте меня внимательно! Лучшее, что вы сейчас можете сделать, — это как следует отдохнуть. Не теряйте веры в успех нашего маленького путешествия. Через два дня вы будете в Швейцарии, в безопасности. И снова сможете жить нормально. Остальное — все детали перехода — оставьте это мне. Понимаете, что я хочу сказать?

Мужчина молча кивнул. Плечи его поникли, и он обреченно опустил голову. И в этот миг доктор на интуитивном уровне понял, почему лично он пополнил ряды Сопротивления. Чтобы самому никогда не испытать такого унижения, ведь это хуже, чем лишиться всякой надежды, и этой покорности судьбе, вынуждающей принять самое страшное.

Сделав вид, будто очень торопится, он отвернулся от мужчины, его жены и дочки, которые уже вышли из своего укрытия. И он не видел, как Эстер помахала ему на прощание рукой, потому что слезы слепили его.

Когда пришло время свернуть с тропы, тянувшейся над обрывом, стало совсем темно, и Гийому пришлось зажечь фонарь. Браун следовал за ним уверенной походкой, словно ходил по этой дороге раз сто. Для человека, родившегося и выросшего на равнине, он был отличным ходоком! Доктор мысленно улыбнулся. Странная это, вероятно, была картина! Бош и проводник беглых евреев идут по горной тропинке как добрые товарищи! А еще он подумал, что одного толчка хватило бы, чтобы кто-то из них полетел в пропасть.

На вершине холма они остановились. До овчарни Сезара оставалось несколько сотен метров, до Сен-Мартена — около часа пути. Немцу предстояло пройти через лес к асфальтовому шоссе, где он оставил свою машину.

Он с удовольствием вдыхал холодный воздух. Ветер понемногу разгонял тучи, и в просветах на бархатной канве неба уже проглядывали звезды. Погода завтра обещала быть от личной. Браун вздохнул, как если бы чувствовал себя очень усталым. Из-за зубца ближней горы вдруг выплыла огромная круглая луна. Казалось, она немного подумала, не вернуться ли ей в объятия тумана, потом медленно, почти лениво, поднялась вверх и исчезла за облаком.

— Скажите, обер-лейтенант Браун…

— Доктор, я предпочел бы, чтобы вы называли меня Петер, когда мы с вами на общем тайном задании.

— Тогда зовите меня Гийом. На тайном задании? Вы это так для себя называете?

— Да. Это еще один способ ведения войны. Но это война не солдат, а всех людей доброй воли.

Гийом, улыбнувшись, кивнул. Он прекрасно понял Брауна. Если бы не этот конфликт, они, возможно, стали бы друзьями. Однако месяц назад, когда обер-лейтенант явился к нему в дом, он был готов убить его. Эта их совместная вылазка рассеяла остатки недоверия, которые не могли побороть все остальные доказательства доброй воли Брауна, предоставленные им раньше. Петер прав: дело не в том, кто ты по национальности, бош или француз, подпольщик или солдат, и какими путями борешься за дело, которое считаешь правым. События развивались с такой быстротой, что создавалось впечатление, будто тебя затягивает в водоворот.

Обер-лейтенант Браун пришел к нему однажды ноябрьским вечером, когда Гийом уже собирался закрывать кабинет. К счастью, Селестина как раз ушла в гости к дочке, жившей на другом конце деревни. Браун не стал угрожать, не задал ни единого скользкого вопроса. Просто положил на стол перед доктором листок бумаги со списком имен. Гийом узнал имена трех мужчин и двух женщин, которые, как он предполагал, тоже работали на сеть, переправлявшую беглецов за границу. Первое имя не оставляло никаких сомнений. Это был его руководитель, действовавший под псевдонимом Маркиз. Гийом уже думал, как ему выкрутиться — бежать или убить фрица, когда последний заговорил о Сопротивлении. К тому же не о подпольном движении французов, а о своем собственном. О Сопротивлении обер-лейтенанта вермахта, которого ужасали преступления, совершаемые армией его соотечественников, и человека, с отчаянием взиравшего, в какую пропасть вот-вот низвергнет его страну безумие фюрера.

Браун сказал, что самым сложным для него было выбрать подпольщика, которого он сможет уверить в своей готовности сотрудничать, из тех, чьи имена стали ему известны. Прежде чем предложить помощь, он решил выявить всю цепочку людей, помогавших евреям, коммунистам и беглецам, готовым на все, чтобы покинуть пределы оккупированной Франции. Опасность его задумки состояла в том, что он проводил свои расследования в атмосфере полнейшей секретности, без ведома начальства. Подчиненные-солдаты не доставляли ему особых проблем. Было достаточно притворяться грозным и отчитывать их за недостаток рвения. Больше шума, чем действия… В помощники он выбрал двух самых отъявленных болванов во взводе. Краусс был неглуп, но любой приказ исполнял без размышлений, и это делало его идеальным объектом для манипуляций. Что до Шульца, то по своей тупости он, наверное, не смог бы отличить лошадиный круп от головы.