Джозеф Хеллер - Поправка за поправкой

— Бьюсь о заклад, он думает, что я проститутка, — сказала она.

— Никак нет, не думает. С какой стати он должен считать тебя проституткой?

— С какой, я не знаю, но каждый мужчина, с которым ты меня знакомишь, думает, что я проститутка.

— Только не Купер, — сказал Шволль. — Купер у нас специалист по разочарованиям.

И он спросил у Купера:

— Ну как она, на твой взгляд?

Тот смущенно улыбнулся:

— По-моему, она чем-то разочарована.

Женщина была молоденькой, миниатюрной; ее широкое округлое лицо выражало вялое отсутствие интереса к чему бы то ни было.

— Присаживайся, голубка, — повторил Шволль. — Это Эстер Гордон. А это мой одинокий друг Сидни Купер.

Женщина коротко улыбнулась Куперу и села.

— Каждый из друзей Гарри — выродок, — сообщила она.

Купер, поколебавшись немного, ответил:

— Чтобы увериться в этом, мне придется узнать вас поближе.

Она откинула голову назад, засмеялась, и он почувствовал себя немного увереннее. Шволль подмигнул ему из-за ее спины и удалился.

— Наш купидон упорхнул? — спросила женщина.

— Да, — ответил Купер. — Упорхнул.

— Так что же вас беспокоит? — спросила она. — Ваше либидо?

— У меня нет либидо. — Слова он подбирал тщательно, желая произвести на нее впечатление. — Думаю, меня преследуют мои детские сны.

— Это не редкость, — сказала она. — Такова жизнь. Та еще вонючка. Кликните его, пожалуйста. Я хочу выпить.

Купер поманил Костелло.

— Кальвадос, — сказала, как только он приблизился, женщина.

Костелло заморгал:

— А что это?

— Мне нужен бокал кальвадоса. Или бутылка. Я не знаю, как его принято пить.

— Но что это такое? — спросил Костелло.

— Да я и не знаю. В книжке о нем прочитала.

— Может, что-нибудь другое возьмете? — предложил Костелло. — А то мы тут книжки редко читаем.

— Ладно, — согласилась женщина. — Тогда принесите мне генциан-виолет.

Рассмеяться Куперу помешал повернувшийся к нему с немым вопросом Костелло.

— Мне еще одно шотландское, — спокойно сообщил Купер.

Костелло снова повернулся к женщине.

— Леди, — умоляюще произнес он. — Может, закажете что-нибудь попроще? Пиво, к примеру.

— Хорошо, — согласилась она. — Несите пиво.

Костелло отошел, довольный. Женщина взглянула на Купера, улыбнулась, и он в тот же миг влюбился в нее. Пока им не принесли заказанное, оба молчали, да и после того произнести хоть слово Купер был не способен. Молчание нарастало, словно разделяя их, и когда женщина взглянула ему в глаза, он увидел на ее лице безразличие.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она.

— Издаю книги. А вы?

— Танцую. До остервенения.

— Так вы танцовщица? — удивленно спросил он.

— Нет, — ответила женщина, и на этот раз в голосе ее прозвучала горестная нотка. — Не танцовщица. Вернее, танцовщица, которая не танцует. Я работаю на штепсельном коммутаторе. Но танцевать я умею. И хорошо.

— Тогда почему же вы не танцуете?

— Не хочу.

— А чего вы хотите?

— Я хочу танцевать на сцене «Метрополитен», — негромко ответила она, глядя в какую-то точку, находившуюся за спиной Купера. На лице ее появилось мечтательное выражение. — Хочу скользить по ней на виду у всех. Замирать в балетной позе перед королем и королевой Англии. И я могла бы добиться этого, если бы не была дьявольски ленива.

— Вы действительно хорошо танцуете?

— Я училась этому всю жизнь. Знаю, что хорошо, что плохо, и знаю, что танцую хорошо.

— Тогда в чем же дело? — спросил он, отметив про себя пыл, с которым она это произнесла. — Почему вы все-таки не танцуете?

Она пожала плечами и подняла бокал с пивом.

— А какой в этом прок? Я умираю.

Купер потрясенно выпрямился:

— От чего?

Увидев его испуг, она усмехнулась.

— Да ни от чего. Просто умираю. Мы все умираем. Как только родимся, начинаем умирать. Колыбели и гробы делают из одного дерева. — Она протянула руку, коснулась его руки. — Не смотрите с такой печалью, Сидни Купер. Все зависит от точки зрения. Жизнь либо прекрасна, но смердит, либо смердит, но прекрасна. Не жалейте меня. На самом деле я очень счастлива — счастливее всех, кого знаю.

— Но вы действительно умеете танцевать?

— Богом клянусь, умею. И так хорошо, что иногда меня это пугает. Вы когда-нибудь видели балерину?

— Какую?

— Из балета «Лебединое озеро». Она делает тридцать два оборота. Тридцать два фуэте. Это не просто. Сделать тридцать два оборота, стоя на одной ноге и ни разу не сдвинувшись с места. Чем меньше она сдвигается, тем лучше балерина. Так вот, я могу проделать это, не сойдя с десятицентовика.

— Правда?

— Правда, — подтвердила она. — Клянусь Богом.

— Так проделайте.

— Здесь?

— Да. Здесь.

Она немного помолчала, размышляя, — Купер заметил, что уголки ее губ чуть подрагивают.

— Ладно, — наконец сказала она. — Ладно, Сидни Купер. Я станцую для вас. Станцую прямо здесь.

Она поднялась из кресла, нагнулась к полу.

— Вот кружок, — сказала она, рисуя пальцем воображаемый круг. — Следите за моей ногой — выйдет ли она за его пределы.

Женщина выпрямилась, размяла ножные мышцы, привставая на цыпочки и опускаясь, сгибая и разгибая колени. Вокруг начали собираться любопытные.

— Отступите назад, — попросила она. — Пожалуйста. Прошу вас, отступите.

Она положила ладонь на руку одного из мужчин, мягко оттолкнула его — в движениях ее появилась лихорадочная решимость, — но вдруг остановилась и повернулась к Куперу.

— О Господи, совсем забыла. У меня же нет туфелек.

— А какая разница, во что вы обуты?

— Я не смогу подняться на кончики пальцев. Придется кружиться на подушечке стопы. Вас это устроит?

— Вполне. Подушечка так подушечка.

— Теперь смотрите, — сказала она и развела руки в стороны, дабы убедиться в том, что свободного места ей хватает. — Будете считать за меня.

— Идет. Буду считать.

Но тут к ним подскочил заволновавшийся Костелло:

— Что происходит?

— Запомните, — сказала она. — Тридцать два оборота. И наблюдайте за моей ногой.

— Ради Бога, леди! — воскликнул Костелло. — Что вы собираетесь делать?

— Танцевать собираюсь, — ответила она. — Танцевать как последний сукин сын.

— Танцевать? Здесь нельзя танцевать!

— Оставьте ее в покое, — сказал Купер.

— Это запрещено. Танцуют вон там.

— Да заткнитесь вы, ради Христа! — рявкнул Купер. И, повернувшись к женщине, улыбнулся: — Вперед, милая. Танцуйте.

— Ладно, — ответила она, слабо улыбнувшись ему. Лицо ее побледнело, пальцы нервно теребили юбку. — Я станцую — для вас.

Она подняла левую ногу и закружилась. В баре стало тихо, и даже Костелло вглядывался в нее с суровым любопытством. Купер смотрел на ее правую ногу, считая обороты. Она сделала их семь… восемь… девять, не сдвинувшись с места. Да, она танцевала на десятицентовике! На пятнадцатом Купер оторвал взгляд от ноги и, увидев ее лицо, улыбнулся. На лице застыло выражение непреклонности. Снова взглянув вниз, он обнаружил, что нога ее дрожит. По мускулам икры и бедра пробегали быстрые спазмы, нога начала покачиваться. На двадцать пятом обороте он снова поднял взгляд. Лицо женщины искажала страшная боль. Она оскалилась так, что десны ее поблескивали вокруг зубов, точно облитые кровью. Единственным раздававшимся в баре звуком был астматический хрип ее дыхания. Тридцатый оборот… тридцать первый… тридцать второй — и она упала Куперу на руки, восклицая снова и снова: