Михаил Климов - Старый дом

Но двадцать пять местных карбованцев обходятся ему всего-то от семидесяти пяти до трехсот родных российских рублей образца начала двадцать первого века, то есть от двух с половиной до десяти долларов.

И причем товар этот только дай – с руками оторвут…

Но ладно, прочь от витрин с понятными и обычными вещами…

Потому что еще прекрасней и страшней получалось на серьезных предметах: Святой Георгий на коне, аналойного размера, углы и венец эмалевые, причем не нарядная, но простонародная перегородка, а благородный гильяш – тут получался…

– Сто пятьдесят рублей, как одна копеечка… – с явным почтением то ли к самой сумме, то ли к человеку, которого столь дорогой предмет мог заинтересовать, сообщил приказчик.

– Угу… – опять буркнул Слава.

То есть от пятнадцати до восьмидесяти долларов…

А продать его с песнями можно было тысяч за тридцать…

А то и все пятьдесят…

А вот пара стеклянных ваз, явно французских, скорее всего, Галле, а может, еще и императорского стеклянного завода, что в этой ситуации лучше, разных, но немыслимым искусством ювелиров превращенных в прекрасную пару.

Здесь стоит очень дорого…

– Двести пятьдесят рублей… – перешел на шепот приказчик.

Но ведь это меньше ста долларов.

Смешно, в той, его Москве, таких вещей нет вообще, а если появляются – цена по запросу – сколько скажешь, столько и получишь…

А вот…

– Чем господин интересуется? – услышал он голос за своим плечом. – Только что получили потрясающий эсклаваж работы самого покойного Михаила Евлампиевича Перхина. Делали для одного из купцов наших, точнее для его супруги, да померла, вот и принесли нам комиссионерствовать…

Слава обернулся – позади, вместо уже привычного молодого парня, стоял невысокий, в тонких очках, мужчина средних лет.

– Я смотрю, вы на лучшие вещи внимание обращаете, умеете ценить, значит… – вежливо склонил он голову.

Ага, это, видимо, владелец магазина.

– Александр Петрович Фаберже, хозяин московского филиала… – представился мужчина, давая нашему герою свою визитку, и протянул руку, видимо, ожидая ответной карточки.

К такому повороту событий Слава был готов. В той его жизни он визиток не имел никогда (а что на них писать – антикварный дилер? букинист?) и привык отвечать вот таким протянутым рукам.

– Извините, карточек с собой не захватил… Вячеслав Степанович Прохоров, – представился он, – купец…

Это уже была чистая импровизация, с другой стороны, он что, не покупатель что ли?

А значит, купец…

Фамилия его произвела впечатление, наверное, приняли за одного из владельцев Трехгорки. Слава увидел, как кроме хозяина и первого приказчика к ним подтянулся еще один и застыл в вежливом полупоклоне.

Прохоров не стал уточнять, откуда он и в каких отношениях к знаменитому семейству.

Однако надо было продолжать ломать комедию. Он обернулся к своей спутнице, которая стояла чуть в стороне и с еле заметной усмешкой наблюдала за происходящим:

– Надин, душа моя, – сказал он в надежде, что Надежда оправдает его надежды, – не подскажешь мне, что такое эсклаваж?

– Думаю, что это два браслета, соединенные цепочкой… – сказала она, приняв игру, – от французского слова, означающего – рабство…

– Абсолютно верно, мадам, – слегка поклонился Александр Петрович, – однако нельзя забывать, что рабов приковывали не только за руки, но и за шею. И в нашем случае эсклаваж – это как раз шейное украшение…

Он теперь обращался исключительно к Надежде, видимо, считая, что уж украшение-то она заставит мужа купить.

– Желаете посмотреть?

– Как скажет папа… – умильно улыбнулась ему она. – В нашей семье все по-старинному, женщины и младшее поколение права голоса не имеют…

Фаберже, не снимая, перенес улыбку с «дочери» на «отца».

Но Славе было не до эсклаважей.

Он думал, считал, прикидывал…

Открывающиеся возможности ошеломили его…

Надо все сделать грамотно, не спеша, просчитывая все ходы наперед хотя бы на три-четыре шага.

Он взял себя в руки, оглянулся по сторонам.

– Вы знаете, – честно сказал он, забавляясь, тем, что совсем не врет, – мне надо подумать… У меня относительно вашего магазина очень большие расчеты. Но… Но я должен все прикинуть…

А про себя подумал:

И с Маринкой посоветоваться…

И с Володей…

А сейчас надо уходить и как-то пережить все это.

– Конечно, конечно… – несколько разочарованно сказал Александр Петрович.

Прохоров хорошо понимал, что уйти сейчас вот так, ничего не купив, значит оставить после себя самое неприятное впечатление. Поэтому он осмотрелся и ткнул пальцем в два предмета в двух разных витринах.

– С эсклаважем пока повременим… А сейчас я возьму вот это и вот это…

Первым был самый обыкновенный кирпич, только окаймленный серебром и превращенный в… спичечницу.

– С вашего позволения я все оплачу, но за кирпичом вернусь к вечеру…

– Конечно, конечно… – уже веселей сказал Фаберже.

Слава, не торгуясь, заплатил запрошенный полтинник и они вышли из магазина.

Но вторую покупку – небольшую коробочку сантиметра три в поперечнике – он сразу взял с собой.

Коробочку эту он заметил давно и у него были на нее далеко идущие планы…

– Не знаете, – повернулся Прохоров к своей спутнице, – где здесь кофе попить? Мне бы надо немого прийти в себя…

– Конечно, знаю… – она покачала головой, словно коря его за такие неполезные волнения, – метров сто в ту сторону, да там рядом и стоянка извозчиков, если вы дальше захотите так передвигаться…

В самом деле, чуть впереди виднелась вывеска, на которой была изображена чашка, а из нее поднимался парок. Что именно было в чашке – художник, видимо, оставил на усмотрение зрителя.

– А вам спасибо, что поддержали мою игру… – наш герой на ходу церемонно раскланялся.

Что вызвало некоторый иронический смешок Надежды.

– Пожалуйста, больше этого не делайте… – сказала она, беря его под руку. – Постарайтесь…

«Именно так идем, как мне нравится… – подумал он, – как давно и никогда я так с женщиной не ходил…».

А вслух спросил:

– Не вовлекать вас в мои делишки?

– Кланяться не нужно… – она опять покачала головой, – то есть не вообще не кланяйтесь, без этого нельзя, но делайте это все-таки немного пореже…

– Не умею? – обеспокоенно спросил он.

– Как-то не так все делаете… – в этот раз Надежда ободряюще улыбнулась, наверное, чтобы смягчить свои слова. – Такое ощущение, что вы из Австралии или еще откуда подальше прибыли, хотя и русский, вот там, наверное, так кланяются и ножкой шаркают…

– Постараюсь… – озадаченно сказал Слава.

По жаркой погоде хотелось посидеть в кофейне не внутри, а на улице, где ветерок хоть какой, но был, но или это еще не изобрели в Европе или до России подобная мода не докатилась.