Геза Чат - Сад чародея

— Пойдем туда перед школой!

— Да!

— Нельзя опаздывать на уроки.

— Конечно, особенно сегодня.

— Все равно в одиннадцать нас позовут домой.

— Идем быстрее.

Дверь в заветный дом была открыта. Братья прошли по коридору до двери нужной комнаты и, никого не встретив, заглянули внутрь. Ирен крепко спала, лицо ее раскраснелось. Мальчики стянули с нее одеяло и поцеловали, вытащили из карманов драгоценности и принялись выкладывать их девушке на живот, на грудь, на бедра.

— Смотри, что мы принесли.

— Это все тебе.

Девушка с трудом пришла в себя, но все же улыбнулась, прижала к себе головы двух маленьких преступников, поблагодарила за визит и отвернулась к стенке.

— Мы придем сегодня или завтра.

Братья попрощались и поспешили в школу.

Получил письмо от Фюлёпа, написанное неразборчивым, путаным почерком паралитика, с просьбой приехать непременно и как можно скорее.

Обычно я навещал его раз в две недели. Поначалу, когда он заселился в санаторий полтора года тому назад, я приезжал чаще. Но потом, после многократных встреч с его женой, прелестной цветущей женщиной, я заметил, что бедняга Фюлёп ревнует, когда мы уходим вдвоем. Я стал посещать его реже и только в тех случаях, когда знал, что жены не будет рядом.

На самом деле, никакого повода для ревности не было. С его красавицей-женой я всегда прощался непосредственно у выхода из дома.

Фюлёп очень любил свою супругу. Женился он поздно, в тридцать пять лет, и, как все ненасытные, бледные неврастеники, выбрал себе крупную девушку, благоухающую нежными ароматами блондинку с пышными формами, голубыми глазами и кожей цвета слоновой кости. Очень скоро ее полные красные губы приобрели своеобразный страстный изгиб. Фюлёп сходил по ней с ума — порвал с друзьями, перестал бывать в обществе, проводил с женой каждую свободную минуту. Из-за этого я немного презирал Фюлёпа и испытывал к нему легкую жалость.

Когда его разбил паралич, жалости стало больше, а презрение ушло.

Состояние его и вправду было плачевно.

Однажды солнечным, хмельным весенним вечером Фюлёп в моем присутствии ухаживал за женой, стараясь ей угодить. Весь красный, заикаясь и злясь сам на себя за постоянные оговорки, он называл супругу дорогушей и золотцем, самой прекрасной женщиной на свете и делал мне рукой знаки, чтобы я вышел из комнаты. Жена испуганно умоляла меня взглядом, чтобы я не оставлял ее наедине с больным. Здоровую, нормальную женщину трясло от страха. Я бы простил ей этот страх, но прекрасно видел, что причиной его был бессердечный, злой эгоизм. Видимо, она никогда по-настоящему не любила Фюлёпа, если теперь не хотела признать необходимость героически выносить мужнины поцелуи.

В тот момент мне стало это совершенно ясно, и я вышел из комнаты, чтобы дать женщине понять, что я думаю. Через две минуты я услышал, как она вызывает сиделку.

После того случая Фюлёп больше не говорил о жене, не интересовался ею, не смотрел на нее, не просил подать ему руку, чтобы погладить. Симпатичная сиделка его тоже не занимала, хотя поначалу он нередко обращал мое внимание на ее внешние достоинства.

Получив письмо, я после обеда направился к Фюлёпу.

Что-то в нем изменилось — я сразу заметил. В приятных, мужественных чертах появилось нечто детское, восторженное. Лицо разгладилось и наполнилось какой-то одухотворенной радостью. Любезность сочеталась в нем с торжественностью.

— Друг мой, ра-рад, очень рад, что-что ты пришел. Хо-хотел тебе ко-кое-что рассказать.

Со счастливой улыбкой Фюлёп сжал мне руку.

— Друг мой, — продолжил он, — с неделю назад я заметил, что у меня тут кое-кто появился. Одна барышня. Очень, очень красивая.

Последнюю фразу он повторил с молитвенным придыханием, точно ребенок, который пересказывает младшему брату или сестре ранее слышанную им сказку и старается во всей полноте, без потерь передать всю ту красоту и восторг, что переполняют его сердце.

— Барышня, — еще раз повторил Фюлёп.

— Какая?

— Хорошенькая, милая такая барышня. Заботится обо мне. Она все время рядом, каждую минуту. Разговаривает, успокаивает и лечит.

— Что она говорила? — поинтересовался я.

— Много всего. Она и сейчас ко мне обращается.

— И что говорит?

Фюлёп внимательно посмотрел на круглые стенные часы, висевшие напротив его кровати, и улыбнулся.

— Говорит, ты — мой настоящий друг.

— Кто говорит, часы или барышня?

— Барышня. Она со мной через часы разговаривает. Они тикают, а я слышу ее голос. Все произносит четко, по слогам, вместе с часами.

— А что она еще говорит?

— Обещает, что я полностью вылечусь, только надо потерпеть.

— Но ведь это естественно! — меня поразил упрек, скрытый в словах барышни. Сразу вспомнилось, что ни я, ни жена Фюлёпа никогда не обещали ему, что он поправится. Нам казалось естественным, что несчастный смирился с неизлечимым недугом.

— С каких пор она за тобой ухаживает, эта барышня? — спросил я вдогонку.

— С того дня, как я сюда приехал, все время. Говорит, как меня привезли, сразу стала обо мне заботиться. И все-то она помнит.

Фюлёп снова улыбнулся, помолчал, затем продолжил:

— Какая она милая! Теперь вот говорит, что когда меня привезли, в первый вечер, я плакал в постели, и что это было ребячество.

— Какой у нее голос? — не унимался я.

— Го-голос, друг мой, сладкий. Слаще не бывает. Когда я учился в третьем классе, в начальной школе, к нам однажды прислали учительницу на замену. Молоденькую, в белом платье, с каштановыми волосами — вот у нее как раз был такой голос. Мягкий, приятный, точно прекрасная музыка. Целый бы день слушал. И вот еще что хорошо: стоит мне захотеть — сразу начинает говорить.

Фюлёп замолк, подождал, словно бы навострив свои прозрачные, истончившиеся уши. Среди белых подушек он казался похожим на мумию. Тело его было неподвижно, только голова торчала, как у младенца из пеленок. Еще он сказал, что, по словам барышни, к ужину должны подать его любимое блюдо — манную кашу на молоке.

— Ты жене своей рассказывал про барышню? — спросил я.

— Нет, — серьезно произнес Фюлёп и безо всякого затруднения ушел от этой темы. Ассистенту врача я тоже не сказал. Он подолгу с ней беседует, там, внизу, в салоне, может ей проболтаться. А ей будет неприятно. И тебя прошу, не рассказывай ей.

— Нет-нет, ни за что на свете, — заверил я приятеля, — а то с ума сойдет от ревности!

В разговоре наступила пауза, после чего Фюлёп продолжил:

— Я бы столько мог о ней рассказать!.. Всегда мечтал о такой женщине, и ни разу в жизни не встречал.