Николай Самойлов - Ультиматум президенту (сборник)

– Пожалуй, в твоих речах есть зерно истины – согласился Борис – в утешение могу сказать, что никто сейчас не живёт по этой заповеди, мало кто соблюдает: не укради, не убий, возлюби.

– Согласен, что элита, действительно, не выполняет. Зато, народу предлагает, неукоснительно, соблюдать: обанкротился банк, прости – неси деньги в МММ. Лопнет МММ, смирись и неси на народный автомобиль Березовскому. При этом, ссылаясь на народные сказки, нам постоянно твердят про глупость и лень русского мужика. А, того, не поймут, что лентяй не пошёл бы за тридевять земель завоёвывать Сибирь. Завоевав, не удержал бы завоёванное.

Глупцам невдомёк, что буйная фантазия народа слова: просите и дано будет, превратили в сказку про Емелю и щуку. Притчу: птицы не сеют, не жнут, а сыты бывают – в скатерть самобранку. Не русский мужик виноват в том, что немецкий бюргер никогда не придумает, как сварить суп из топора, не вообразит избушку на куриных ножках, Ивана – дурака, побеждающего умных братьев. Возможно, это продолжение Евангельских притч на тему блаженны нищие духом. А, почему, Емеля на печи не может быть – машинистом паровоза, им придуманного. Вот, и, выходит, что наши сказки не лень русского мужика доказывают а скудоумие, отсутствие фантазии у русофобов – обвинителей.

Теперь я поняла, что вы не своим делом занялись. Вам адвокатом работать нужно, а вы торгуете. – улыбнулась Марина.

Сара подала кофе, Боря принёс гитару, намекая, что пора сменить тему разговора. Я взял гитару, настроил и запел:

Обед закончился. Мы с Борей прошли в его кабинет, сели в уютные кресла. Я извинился за излишнюю болтливость во время обеда:

– Расслабился, лишку выпил. Коньяк язык развязал, надеюсь, что никого не обидел. Потом, заговорил о делах. Начал с интересовавшего меня вопроса:

– Ищу покупателя на пиломатериал. Хорошо бы иностранца, чтобы платил без обмана нормальную цену. У тебя, случайно, на примете такого нет?

– Боря подумал, полистал записную книжку: К сожалению, нет. Покойный муж Марины работал в международном югославо-итальянском банке. Мне помнится, он говорил, что директор банка интересовался доской для своих мебельных фабрик. Давай договоримся с ним о встрече. Созвонились, директор согласился принять нас в банке на следующий день. В одиннадцать часов мы были в кабинете директора международного банка «Югоконлсалтинг». Югослав – Пётр Лючиан, плотный, широкоплечий мужчина в сером, двубортном костюме понравился мне. Он казался надёжным, как несгораемый сейф. Крепкое рукопожатие, твёрдый, не ломкий взгляд, больших, серых глаз вызывали симпатию. В честь знакомства, он предложил нам попробовать югославскую сливовицу. После дегустации крепкого ароматного напитка, за чёрным кофе, Лючиан вернулся к нашему разговору: – Работая в Югославии директором мебельной фабрики, потом мэром большого города, я несколько раз ездил в СССР. Хорошо изучил достоинства и недостатки русских.

Зная вашу необязательность, привычку много обещать и быстро забывать, предлагаю, для начала, поставить на мою мебельную фабрику два вагона доски. Если меня устроит её качество, с удовольствием продолжу сотрудничество. Я, не раздумывая, согласился. Заключили договор, потом выпив сливовицы за плодотворное сотрудничество, пошли в ресторан обедать. После часового обеда, я открыл счёт в банке, для перечисления денег за пиломатериалы. Из Бориного офиса отправил по факсу в леспромхоз договор с реквизитами для отгрузки и дал команду срочно отправить в Югославию два вагона отборной, подготовленной на экспорт доски. Закончив дела, в хорошем настроении поехали к Боре. За ужином поболтали о юности, вспомнили университетских друзей, в одиннадцать часов легли спать. Проснулся я рано, чтобы не тревожить хозяев сел за стол и продолжил писать свой фантастический роман. Как ни старался, без политики не обошлось.

Нежаркое, сентябрьское солнце золотило листву берёз, ещё густоволосых, но уже грустных, как солдатки перед разлукой, с уходящими на войну мужьями. Президент огромной, совсем недавно могучей страны шёл по берёзовой аллее, наслаждаясь тёплым, солнечным утром. Прозрачные, как янтарь, жёлтые листья, празднуя, убивающую их свободу, кружили с ветром прощальные вальсы. Обессилев, падали, расстилая на дорожках парка парчовые ковры. Президент шагал, раздумывая о том, почему никогда не покорявшийся ни врагу, ни голоду, ни холоду народ, за годы преобразований пал духом, потерял былой оптимизм. Видимо, сказались годы социализма, когда каждый знал, что ни голод, ни холодная бездомная старость ему не грозят. Люди потеряли иммунитет к стрессам. Новые порядки обрушились на неподготовленных, не предупреждённых людей, как землетрясение, разрушая привычную жизнь, круша нажитые убеждения, планы и мечты. Многие так и не смогли приспособиться к алчности и безжалостности новых бандитских законов и понятий. Миллионы ни в чём не повинных людей оказались на задворках новорождённого, но уже шустрого и наглого, кровожадного капитализма.

В первое время люди не верили, что всё это всерьёз и надолго. Думали очередная блажь, сбесившейся с жиру номенклатуры. Таких кампаний за годы строительства социализма было много: НЭП, коллективизация, целина, перестройка. В этот раз, всё оказалось серьёзней, на кон были поставлены огромные деньги. Когда простые люди спохватились, кулаками махать было поздно. Производство разрушено, добывающие отрасли приватизированы, Разграбленное высшими чиновниками государство бессильно опустило руки, объявив, что либеральный рынок – панацея от всех бед. Безработица, после банкротства градообразующих предприятий, рождала безысходность, отчаяние, пьянство. Потеря работы и невозможность содержать семью, ввергали людей в депрессию. Она, как эпидемия, убивала всё больше людей. Смертность стала превышать рождаемость, население страны стремительно сокращалось. Либералы не видели в этом катастрофы.

Они планировали свои реформы для элиты, все, кто не попадал под их лекала, только мешали, поэтому должны были умереть. Главными в реформах были меркантильные расчёты: чем меньше население, тем больше сырья на каждую оставшуюся в живых душу, главное успеть попасть в число избранных, протиснуться в золотой миллиард. Шоковая терапия позволила реформаторам сэкономить на пулях, газовых камерах и палачах. Людей сначала лишили всех сбережений, потом возможности зарабатывать. Народ поставили перед выбором: или воруй, или умирай. Эпидемия смертности от безысходности и отчаяния прошла по России, убив не меньше, чем первая мировая война. На улицах снова появились нищие, бомжи, беспризорники. То, что результаты их дел, ничем не отличаются от дел, так проклинаемых ими фашистов и большевиков, демократов ничуть не смущало. Они научились показывать миру только то, что им было выгодно. Отвлекая народ от настоящего, они упорно ворошили прошлое, призывали каяться в чужих грехах, не проявляя ни малейшего желания покаяться в своих, нынешних.