Георги Господинов - Естественный роман

Мир — это одно целое, и роман — то, что соединяет все воедино. Начала приведены, комбинаций — бесчисленное множество. Каждый из героев освобожден от предопределенности своей истории. Первые главы обезглавленных романов начинают носиться в пустоте, как панспермии, и производят множество возникновений, так ведь, Анаксагор?

Или, как хорошо, хотя и чересчур эмоционально заметил Эмпедокл: «Из земли пробивалось множество разных голов, не имеющих шеи, и голые руки раскинулись в стороны, плечи отдельно витали, и безумно глаза озирались окрест, лбов над собой не имея; соединиться пытались друг с другом…». С этого момента все может развиваться по совершенно произвольному сценарию — Всадник без головы может появиться на приеме у Ростовых и начать ругаться голосом Холдена Колфилда. Может случиться все, что угодно. Но в Романе начал ничего не будет описано. Он будет давать только первый толчок, и ему хватит деликатности всякий раз уходить в тень следующего начала, оставив героев сочетаться по воле случая. Именно это я бы и назвал Естественным романом.

Мой развод с женой не был долгим и мучительным. Сама процедура длилась не более четырех-пяти месяцев, что считалось вполне нормальным. Мы, конечно, заплатили какую-то сумму, чтобы все прошло как можно быстрее. Я думал, мне будет легко это пережить. Моя жена — тоже. На первом слушанье, которое продолжалось не более двух минут, мы подтвердили, что наше решение «окончательно и бесповоротно». Прокурорша оказалась грубой. У нее были волосатые руки и большая родинка слева, прямо на носу. Она назначила дату второго слушанья, дав нам три месяца на то, чтобы помириться, и позвала следующих. Мы решили пройтись пешком.

— Ну вот, у тебя есть время до второго слушанья, чтобы все решить, — начала разговор моя жена. Я представил себе, как на разводе присутствуют все те гости, которые были в загсе на нашей свадьбе. Все-таки эти два ритуала очень взаимосвязаны. Было бы справедливо, если бы тогдашние свидетели явились и сейчас. По крайней мере, нам удалось бы избежать неприятной необходимости информировать каждого по отдельности, что мы уже разведены, что на звонки по старому номеру я уже не отвечу, и так далее. А еще мне представилось, как самые близкие родственники плачут, пока мы произносим наше «окончательное и бесповоротное „да“» в ответ на вопрос судьи. Но они плакали и на свадьбе.

— Выходит, что брак существует между двумя «да», — сказал я, чтобы уклониться от ее реплики.

Беременность моей жены была уже заметна.

Давайте продолжим в другой раз, а? Все равно до последнего и окончательного слушанья еще есть время.

— Была у меня одна девушка, которая постоянно зависала в сортире. По крайней мере четыре раза в день по полтора часа, я засекал. Мы жили вместе. Я, как собачка, сидел в коридоре под дверью, и мы с ней болтали. Обсуждали чертовски важные темы — прям вот так. Иногда, когда она надолго замолкала, я заглядывал в замочную скважину.

— Мрачное место этот твой сортир, парень, одним словом — дыра!

— Да оставь ты человека в покое, ну, и чё дальше?

— Да ничего, так мы и говорили. Как будто она заперлась там, а ты пытаешься ее оттуда вытащить, выдумываешь разные глупости, уговариваешь ее открыть, чтоб хоть наконец посмотреть ей в глаза. Подглядывания в замочную скважину не считаются, тем более что она иногда затыкала ее туалетной бумагой. Когда не видишь того, с кем говоришь, бывает, осмеливаешься произнести такое, что иной раз тебе бы и в голову не пришло. Но однажды, когда я просил ее вылезти побыстрее, она открыла дверь и захотела, чтобы я туда вошел. Ничего не вышло. Один сортир, чтоб вы знали, для двоих слишком тесен. Смотрю на нее, сидит, спустила трусики, как будто провалилась в толчок, ну… как будто ее туда засосало. Только ноги свисают да торчат коленки. Так и не получилось поговорить.

— Что, противно стало?

— Я же вам сказал, противное место сортир, дырища еще та!

— Да нет же… нет… Просто не вышло — и все тут. Там не пахло… Ну, почти не пахло.

— Постойте… В этом-то все и дело. В этом вся соль. Если можешь вынести запах своей девушки, которая срет у тебя на глазах, если тебе не противно, если сможешь принять ее запах как свой собственный, ведь от своего-то запаха тебе противно не делается, значит, ты остаешься с этой женщиной. Понятно? Можете назвать все это великой любовью, своей второй половинкой, женщиной, созданной только для тебя, с которой ты можешь прожить хотя бы несколько лет, и так далее в том же духе. В этом — все. Такие вещи случаются не так часто. Только раз. И это — тест.

— Чиэрс! Ты уже успел его запатентовать или решил опробовать на публике свой очередной роман?

— Да нет же! С этими вещами не шутят, но для педиков, как ты, тест, скорее всего, надо бы изменить. Ваше здоровье!

— Всё сортиры да сортиры — хватит уже. Мы ведь за столом, едим, пьем, и откуда взялись всякие там уборные, запахи…

— Не, не, постой. А почему бы за столом людям не поговорить о сортире, а? Почему ты ходишь в туалет? Потому что перед этим ты сидел за столом, обжирался, опивался, вот и бежишь в сортир. Ведь это же естественно. Но говорить об этом за столом — почему-то нет. А нет ничего, попрошу заметить, более родственного унитазу, чем то, из чего мы едим. Заметьте, та посудина, что стоит там, в сортире, очень напоминает обыкновенную посуду. К тому же, и то, и другое из фаянса. Фаянсовая по-су-да! Я уже над этим думал, и должен тебе сказать, все очень взаимосвязано. Надо быть чертовски тупым и непробиваемым, чтобы не видеть, насколько важен сортир. Знаешь, чё я сделаю в один прекрасный день? Соберу все истории о туалетах, систематизирую их, дополню комментариями, сносками и издам «Большую историю туалета»…

— В мягкой обложке и на туалетной бумаге.

— А что? Это идея. Хотя в истории будет два раздела. Домашний туалет — нечто в корне отличное от туалета общественного. И я вам скажу, в чем их различие.

— Только можно сначала я доем печенку? А то скоро все потонет в говне.

— Вся грандиознейшая разница в том, что, когда ты входишь в общественный туалет, все — только процедура. Ты закрываешься, расстегиваешь ширинку, облегчаешься, подтягиваешь штаны и исчезаешь. Делаешь все свои дела как можно быстрее.

— Такие уж сортиры.

— Допустим. Но все равно это процедура. А в свой собственный домашний туалет ты можешь заглянуть в любое время и без всякой нужды. Ты можешь просиживать там часами, читать книгу или листать комиксы. Можешь просто размышлять, подперев голову руками. Ни в какой другой комнате человек не остается настолько наедине с собой. Это, послушай и постарайся запомнить, — самая важная комната. Самая важная комната.