Кристофер Ишервуд - Мемориал. Семейный портрет

- Входите, пожалуйста.

Постучался. Голос Джимми неприветливо звякнул:

- Войдите.

И, уж конечно, он был страшно занят, писал. Так страшно занят, что чуть ли не минуту целую не соблаговолил поднять взгляд.

- Садитесь, мистер Скривен.

И он сел, сел на краешек стула и ждал, пока Джимми переберет кой-какие бумаги, кое-что промакнет, кое-что подмахнет, потом, наконец, снимет очки в роговой оправе и протрет шелковым носовым платком. Морис рассеянно оглядывал кабинет: знакомые книжные полки, а вот и кубок на каминной полке, на котором так часто уютно покоится взгляд, пока Джимми в тебя выпускает не слишком острые стрелы сарказма, и приходится терпеливо ждать приговора - столько-то недель невылазно на территории колледжа, столько-то фунтов штрафа или просто предупреждение. В глаза Мориса уже безотчестно вступало то выражение несправедливо обиженной, но кроткой невинности, с какой вот сейчас надо будет сказать: "Да, сэр, я понимаю. Спасибо вам, сэр. До свидания, сэр".

Наконец, Джимми управился с прелюдиями.

- Итак, мистер Скривен, полагаю, вы и сами догадываетесь, зачем я вас вызвал. Речь идет о происшествии в Хантингдоне в прошлую субботу.

- Да, сэр? - сама преданность.

- Я вам не предлагаю углубляться в детали показаний, страдают они преувеличениями или нет. Я только хочу вам сообщить следующее: Глава колледжа, и декан, и я обсудили все это дело и пришли к общему выводу, что подобным вещам в конце концов должен быть полагаем предел - поняли вы меня?

- Да, сэр. - Дело попахивало керосином, зато можно было больше не врать, и на том спасибо. Совершенно же непонятно, что тут можно ответить.

- Надо ли напоминать вам о других происшествиях подобного рода? - легкая улыбка скользнула по губам Джимми, но тотчас он опять посуровел. - Не будем сводить старые счеты. Я хочу только вас предупредить - снова снял эти свои очки, - что, если против вас поступят еще обвинения, существенные, нет ли, неважно, Глава колледжа будет вынужден вас исключить.

- Да, сэр, я вполне понимаю.

- Что касается возмещения ущерба, дело удалось уладить. Я переговорил с заинтересованной дамой и, скажите мне спасибо, она согласилась на пятнадцать фунтов.

- Да, сэр.

Повисла долгая пауза. Джимми пыхнул пискнувшей трубкой.

- Скажи мне, Морис, и зачем ты все это творишь?

- Сам не знаю, сэр.

Джимми встал, медленно подошел к камину.

- Я просто отказываюсь понимать. Тикали часы.

- Каждый идиот может таким образом убивать здесь время. Но вам-то зачем?

Морис слегка повозил одной ногой.

- Знаете ли вы, что ваша карьера в нашем колледже стала одним из самых крупных разочарований, какие мне выпали за пятнадцать лет?

Часы тикали немыслимо громко.

- Вы могли бы сделать для колледжа больше любого другого студента на вашем курсе. Интресно, сами-то вы это хоть понимаете?

Морис шаркал другой ногой, пока носы ботинок не встали вровень.

- И я не только про колледж думаю. Задавались ли вы когда-нибудь вопросом о том, что с вами будет, когда вас отсюда выпустят? На какое место в жизни рассчитываете? Предполагаете всю жизнь блефовать и порхать? Не получится.

- Да, сэр, - едва слышно сказал Морис. Джимми выбивал трубку.

- Когда вы отсюда выйдете, вам придется основательно перестроиться. Если сможете. Если сможете.

- Да, сэр.

Часы тикали, тикали. Джимми чем-то маленьким, острым ковырял в своей трубке:

- Ну вот. Это все, что я хотел сказать. Морис не сразу вскочил на ноги.

- Спасибо большое, сэр, что выручили насчет ущерба. Джимми был явно польщен. Сказал:

- Если вы постараетесь, чтоб этот семестр побольше отличался от всех предыдущих, лучшей формы благодарности мне от вас и не надо.

- Да, сэр. Уж я постараюсь.

Морис перемахнул лестницу, перебежал через двор. Ух, обошлось, обошлось, легче даже, чем можно было рассчитывать. Джимми сегодня в духах. Одно погано - эти пятнадцать фунтов. Ну откуда, откуда интересно их взять? Предположим, из Джералда можно выжать половину - ничего, его не убудет. Но все равно, все равно - нет, ясное дело, надо срочно телеграфировать Эдварду. И стоит, наверно, вставить "ответ оплачен". Но это два шиллинга. Однако. В кармане только фунт, до вечера неохота разменивать. А-а, вот и швейцар у ворот, очень кстати, в своем цилиндре. Морис направил к нему стопы.

- О, Брум, любезнейший, не подбросите две монетки до вечера?

- При мне всего один шиллинг, уж извините, мистер Скри-вен.

- И сойдет, и прелестно, и дивно - а, была не была, предположим Эдвард и поленится отвечать, все равно - почему не рискнуть.

В этот семестр во второй половине дня Морис всегда томится. Вот уже полтора года, как доктор не допускает к играм. Сердце стало барахлить, считается, после той мотоциклетной аварии. Сам-то он ничего такого не замечает. Но тоска зеленая буквально, потому что Джералд Рэмсботтэм играет в регби, Хьюз и Монти в теннис, Фарнкомб занимается греблей; и очень часто между обедом и чаем приходится торчать одному. А одиночество для Мориса нож острый, мука мученическая даже и на минуту.

Постоял возле Холла, прикидывая, что теперь предпринять. Иногда в эту пору дня, смутная, как неприятный запах, подкрадывается мысль о занятиях. Он теперь ни черта не делает, аж с прошлого лета. Правда, дважды в семестр бывают эти контрольные, но изготовить пару шпаргалок раз плюнуть, подумаешь, дело большое. Ну а сочинения - ах да, надо же к Фарнкомбу зайти, это сочинение взять. Хотя сдувать сочинение в одиночестве - такая тоска. То ли дело, когда сам под мухой и вокруг толчется народ.

Ну вот, значит, остается граммофонная лавка. Умней всего - убить там остаток унылого весеннего дня, в звуконепроницаемом кабинете запуская десятки пластинок, чтоб потом купить одну-две - эти люди отличаются прелестным долготерпением. И знакомых там почти наверняка встретишь. Половина Кембриджа, слава Богу, знакомых.

* * *

В полпятого комната Мориса уже ломилась от гостей. И Морис к ним ворвался, веселый, помахивая пакетом пирожных и пластинками, которые прикупил.

- Приветик, ребятки! - он крикнул, морща обычно бледное лицо восхищенной улыбкой и так покраснев, что даже жилы выступили на висках. - И эта старая сука вам до сих пор чаю подать не могла?

Так приятно их всех видеть, и они же в ответ сияют, как почти все сияют почти всегда, стоит появиться Морису. Завели граммофон; и, когда хозяйка явилась с чайным подносом, Морис повис у нее на шее.

- Миссис Браун, дорогуша, нельзя ли нам еще одну малюсенькую чашечку, а?

- Ах, да пустите же вы меня, мистер Скривен. Я все из-за вас уроню!

- Ах, миссис Браун, вы прямо изумительная!

За чаем Фарнкомб и еще кое-кто рассуждали о футболе, гребле, актрисах, машинах. Морис, заняв свою любимую позицию на краю каминной решетки, слушал серьезно минуту-дру-