Пол Скотт - Жемчужина в короне

У мистера Поулсона лицо опять сделалось как у христианского мученика. Он спросил: «И вы их не видели?» Это тоже был рискованный момент. Я сказала: «Разве что в первую секунду. Все произошло так быстро. Я опомниться не успела, как они меня окружили».

Эта часть моего рассказа, конечно, интересовала Джека Поулсона больше всего, но от смущения он даже не мог смотреть на меня. Он все поглядывал на Анну, в поисках моральной поддержки, и я, помню, еще подивилась, почему она стоит неподвижно, хотя явно прислушивается, почему неотрывно смотрит в сад, точно этот допрос ее не касается, точно она — безликая кукла, которая оживет и снова станет Анной Клаус, только если различит в голосе своей пациентки мольбу о помощи.

Джек Поулсон сказал: «Мне очень тяжело задавать вам эти вопросы, но скажите, помните вы хоть что-нибудь про этих людей или хотя бы про одного из них, что-нибудь такое, что поможет вам их опознать?»

Чтобы оттянуть время, я сказала: «Да, по-моему, нет. Ведь они все на одно лицо, верно? Особенно в темноте» — и почувствовала, что сказала что-то нескромное и к тому же нетипичное для меня. Он спросил, как они были одеты. Мне запомнилось что-то белое, из дешевой ткани — ну знаешь, как у крестьян, дхоти и рубахи со стоячим воротом, грязные и вонючие. Но тут опять прозвенел колокольчик — сигнал опасности. Я поняла, что грозит Гари, если этих людей когда-нибудь изловят. Думаю, что, если б меня вечером привели в Бибигхар и показали мне их, я бы их узнала. Ведь людей можно бывает узнать, даже если не запомнишь определенных признаков, даже когда впечатление осталось самое мимолетное, какого и описать не сумеешь. Я боялась, что мне их покажут и я вынуждена буду сказать «Да, это они». И тогда они станут оправдываться, бросятся на колени, будут на крик просить пощады и скажут, что такого никогда бы не случилось, если б белая женщина еще до них не лежала с индийцем.

Вот теперь капкан и правда мог захлопнуться. Только начни врать, конца не будет. Я уже довралась до того, что спастись могла не иначе как правдой. А сказать правду не решалась, так что мне оставалось только сбивать людей с толку и вызывать их ненависть, да еще твердить и твердить до полного изнеможения, что Гари там не было, и сделать все, чтобы моих обидчиков невозможно было обвинить и привлечь к суду, поскольку они знали, что главный свидетель обезвредит любое оружие, какое они попытаются пустить в ход.

Но я, конечно, забыла или не учла, что обвинить и наказать можно и без суда, по одному лишь подозрению. Был момент, когда я увидела, как может повернуться дело, и чуть не сказала правду. И хорошо, что не сказала, — они наверняка сумели бы как-нибудь доказать, что Гари виновен в изнасиловании, поскольку он там был и первым овладел мной и подбил других последовать его примеру. Моя ложь избавила его хотя бы от наказания за изнасилование. Как и тех ни в чем не повинных мальчиков. Я не спрашивала, какое за это полагается наказание. Смертная казнь? Пожизненное заключение? Многие говорили, что их надо повесить. Или привязать к жерлу пушки и выстрелить, как мы поступали с мятежниками в девятнадцатом веке.

Так что когда Джек Поулсон спросил, как они были одеты, я сказала, что точно не помню, но тут же решила, что лучше сказать правду — как крестьяне, — чтобы у него не осталось впечатления о людях, одетых, как Гари, в рубашках и брюках.

Мистер Поулсон спросил: «Вы уверены?», что было мне очень на руку, потому что по его тону можно было понять, что мой ответ опровергает версию, которую он сочинил или другие для него сочинили, будто центральной фигурой был Гари. И я повторила: «Да, как крестьяне или батраки» — и еще добавила для полноты картины: «И пахло от них соответственно», что было правдой. Он спросил: «А спиртным от них не пахло?» Я вспомнила, как сестра Людмила нашла Гари пьяным на пустыре. Мне показалось, что сейчас безопаснее сказать правду, и я сказала, что запаха спиртного не заметила.

Мистер Поулсон сказал: «Простите, что подвергаю вас такому испытанию». Я сказала, что это ничего, я понимаю, что это необходимо. И мы в первый раз за все время подольше посмотрели друг на друга. Он сказал: «Вот еще один важный вопрос — велосипед. Вы говорили, что оставили его на дорожке недалеко от павильона. И плащ вы оставили на руле?»

Я не сразу поняла смысл этого вопроса. Мне казалось: он должен знать, что плащом мне обмотали голову, ведь я сказала это Анне и Лили, а он все такие детали у них выспросил. Про самое нападение он не задал мне ни одного вопроса. Бедняга. Он, наверно, скорее бы умер, хоть и выполнял некоторые функции мирового судьи. Но поруганию-то подверглась английская девушка, и тут уж судейское хладнокровие ему изменило. Насчет плаща я решила не врать и ответила: «Нет, я почти уверена, что взяла его с собой на площадку. Даже вполне уверена. Взяла на всякий случай, чтобы подстелить, если пол будет сырой. Но под крышей было сухо, и я просто положила его рядом с собой».

Это, видимо, его устроило, и позже, когда всплыла вся история с велосипедом, я поняла, чего он от меня добивался. Он пробовал установить, когда именно «они» нашли велосипед. Если б я оставила плащ на руле, это значило бы, что они увидели велосипед еще до того, как напасть на меня, так как использовали плащ. Если я не оставила его на руле, это могло значить, что велосипед они нашли, только когда уже убегали по дорожке. А это значит, что скрылись они не через ворота, а через пролом в задней стене сада. Правда, никаких следов остаться не могло, потому что дорожки там все посыпаны гравием, и притом еще прошел дождь и полиция все там вытоптала в темноте. Следующий его вопрос был такой: «Вы говорите, что вас внезапно окружили. Надо это понимать так, что они подошли к вам сразу со всех сторон?»

И опять прозвенел колокольчик. Если б я сказала: «Да, со всех сторон», следующий вопрос был бы вообще не вопрос, а утверждение, притом неопровержимое. «Значит, у вас не осталось совсем никакого впечатления от того или тех мужчин, которые подобрались к вам сзади?»

Я поняла, как трудно будет рассеять представление, будто одного из них я совсем не видела, особенно если он нарочно держался у меня за спиной, чтобы я его не узнала. Например, Гари. Павильон ведь без стен, кругом открытый. Чтобы уменьшить опасность, я могла только сказать: «Нет, не со всех сторон». Я сначала сидела на краю площадки, потом бросила сигарету и повернулась, чтобы встать на ноги. Они приближались ко мне сзади. Не знаю, может, я все-таки услышала какой-то звук, потому и решила уходить. Там и правда было жутковато. А когда я повернулась, эти двое уже стояли на площадке во весь рост, а остальные трое или четверо вспрыгнули на нее.

Вскрикнула ли я? Нет, я просто онемела от изумления. А они что-нибудь сказали? Кажется, один из них усмехнулся.