Пол Скотт - Жемчужина в короне

В Дибрапуре мистер Чоудхури проработал всего около года — его прислали сюда вскоре после смерти его предшественницы старой мисс де Сильва, евразийки из Гоа. Со смертью мисс де Сильва мисс Крейн лишилась последнего человека, который еще называл ее Эдвиной. Когда она семь лет назад впервые посетила Дибрапур в качестве инспектора, старая учительница — толстая, седая, грузная, с голосом таким же густым и требовательным, как взгляд ее удивительных черных, навыкате глаз, сказала:

— Вам дали место, которого я добивалась. Меня зовут Мэри де Сильва. Моя мать была черная как уголь.

— А я — Эдвина Крейн, — сказала мисс Крейн, пожимая пухлую, сильную руку. — Я не знала, что вы хотели получить эту работу, а моя мать умерла так давно, что и вспомнить страшно.

— Ну, тогда я, если вы не против, буду звать вас Эдвиной. Стара я, чтобы пресмыкаться перед новым инспектором. А поговорить нам, если вы опять же не против, надо первым делом об этой треклятой крыше.

И они заговорили о крыше, о стенах, о колодце, который следовало перенести в другое место, а потом о детях и о намерении Мэри де Сильва во что бы то ни стало устроить мальчика по имени Баларачама Рао в Правительственную среднюю школу в Майапуре.

— Его родители об этом и слышать не хотят. А я хочу. Как вы считаете, Эдвина Крейн?

— Я так считаю, Мэри де Сильва, что в таких делах нужно прислушиваться к советам местных педагогов.

— Тогда найдите для юного Баларачамы приличное жилье в Майапуре. В этом вся загвоздка. Ему там негде жить, если его и примут. Родители уверяют, что у них там нет родственников. Врут, конечно. У индийцев везде есть родственники. Мне ли не знать.

А кожа у нее была не темнее, чем у маленькой мисс Уильямс.

Мисс Крейн нашла-таки в Майапуре жилище для Баларачамы и целый месяц, то есть почти все время, проведенное в Дибрапуре за четыре еженедельных наезда туда, убеждала родителей мальчика отпустить его. Когда это ей наконец удалось, Мэри де Сильва сказала: «Благодарить вас не буду. Это был ваш долг. И мой тоже. А теперь пошли, поможете мне почать бутылку рому, которую я берегу с Рождества». И она пошла с Мэри де Сильва в ее бунгало в полумиле от школы, где теперь жил Чоудхури с женой, выпила рому, выслушала автобиографию Мэри де Сильва и рассказала ей свою. Еще не раз после этого они пили ром и лимонный сок в гостиной у Мэри де Сильва, пили умеренно, но достаточно для того, чтобы разговориться, и мисс Крейн чувствовала, что здесь, в Дибрапуре, у Мэри де Сильва, она после целой жизни скитаний опять обрела родной дом. Шесть лет она каждую неделю приезжала в Дибрапур и оставалась ночевать у Мэри де Сильва. «Это ведь необязательно, — говорила мисс де Сильва, — однако приятно. Прежний инспектор приезжала только раз в месяц и никогда не оставалась ночевать. Это тоже было приятно». Через шесть лет, когда крыша школы была отремонтирована и уже снова нуждалась в ремонте, когда новый колодец был вырыт, а стены уже дважды залатаны и покрашены, школа в один прекрасный день оказалась на замке, а старая учительница лежала в своем бунгало в постели совсем одна, временно покинутая даже слугой — тот побежал в Дибрапур за доктором. Мисс де Сильва что-то бормотала еле слышно. А договорив, что нужно, покивала и, устремив взгляд на мисс Крейн, сказала с улыбкой: «Ну вот, Эдвина, я свое отжила. А вам впору опять заняться крышей». Потом закрыла глаза и умерла, точно кто-то просто выключил свет.

Сделав все для того, чтобы тело мисс де Сильва было без задержки доставлено в Майапур и похоронено на кладбище при церкви святой Марии, мисс Крейн поручила мистеру Нарайану, скучавшему без дела, подыскать временного учителя и, вернувшись в Дибрапур, снова открыла школу и в ожидании этой временной замены сама принялась обучать детей. Своему начальству в миссии она сообщила письмом о кончине мисс де Сильва и о шагах, предпринятых ею в отношении школы на то время, пока туда не будет назначен постоянный учитель. Она рекомендовала некую мисс Смидерс, с которой работала когда-то в Бихаре. Мисс Смидерс ей не прислали. Прислали сперва родственника мистера Нарайана, горького пьяницу, а затем, из Калькутты, — мистера Д. Р. Чоудхури, бакалавра искусств и бакалавра естественных наук. Это обилие ученых степеней не только удивило ее, но возбудило кое-какие подозрения. Глава миссии, как она поняла из его письма, тоже немного удивился, но ничего худого не заподозрил. Он сообщил ей, что мистер Чоудхури не называет себя христианином, однако не исповедует открыто и никакой другой религии. Он ушел из правительственного учительского колледжа, где раньше преподавал, и обратился в миссию с просьбой направить его на самую скромную педагогическую работу. Ему предлагали несколько мест, но он от всех отказывался, пока не открылась эта вакансия в Дибрапуре, которую он, по словам писавшего, воспринял как «подходящую исходную точку». «В Дибрапуре ему, конечно, делать нечего, — сообщал глава миссии конфиденциально, — и едва ли он пробудет у вас долго. Он едет с женой, поэтому, будьте добры, распорядитесь, чтобы для них приготовили бунгало покойной мисс де Сильва. Насколько нам известно, у него есть кое-какие личные доходы, хоть и небольшие. Как вы увидите, мистер Чоудхури весьма замкнутый молодой человек и избегает вдаваться в причины, побудившие его отказаться от более выигрышной академической карьеры. Однако, побеседовав с ним и наведя справки на стороне, мы убедились, что желание обучать детей в деревне подсказано искренним сочувствием к обездоленным сословиям его народа и искренним убеждением, что образованные люди, подобные ему, должны чаще жертвовать своими личными интересами ради интересов страны в целом. Работать же в этом направлении именно в наших школах он предпочитает не потому, что мы ведем преподавание на религиозной основе, а потому, что держится невысокого мнения о правительственных начальных школах, где учителя, как ему кажется, ставят на первое место не педагогические соображения, а политику».

Несмотря на столь обнадеживающую характеристику, между мисс Крейн и мистером Чоудхури с самого начала установились отношения, которые она мысленно называла чуть ли не классически сдержанными — в том смысле, что они подозревали друг друга в лицемерии, в тайных побуждениях, в том, что под тонким слоем либерализма оба скрывают сугубо консервативное нутро, так что любой их разговор, выходящий за рамки чисто школьных дел, получался либо полным недомолвок, либо вовсе бессмысленным.

Из недели в неделю мисс Крейн старалась побороть свою сдержанность. Доискиваясь до возможных ее причин, она отдавала должное и своей скорби об умершей, но не забытой мисс де Сильва. Зная, что мистеру Чоудхури известно, что она приезжала к мисс де Сильва каждую неделю, она и к нему наведывалась каждую неделю и оставалась ночевать в бунгало старой учительницы, преображенном до полной неузнаваемости, поскольку заботами мистера и миссис Чоудхури оно теперь было обставлено в стиле индийцев, равняющихся на западную моду. Если бы она прекратила свои наезды, он мог истолковать это превратно; но, с другой стороны, он мог заподозрить ее и в том, что, продолжая регулярно посещать его, она на него не полагается как на работника. И еще она продолжала ездить в Дибрапур потому, что надеялась — может быть, в конце концов она снова почувствует себя здесь как дома.