Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

Это новое море пахло чем-то особенным – так, наверное, высоко в небе пахнут грозовые облака, а еще – молочный коктейль. Мне захотелось сразу же нырнуть в воду. Но я решила сначала поселиться где-нибудь, пока еще оставались какие-то деньги. Наугад свернула в узкую улочку, увитую коричневыми жилами старого винограда, и вошла в первый попавшийся двор. Он весь был перетянут бельевыми веревками и завешан простынями, купальниками и полотенцами. Легкий ветерок взметнул простыню, и за ней открылась панорама с садом и несколькими флигелями. Возле летней кухни сидела пожилая грузная женщина. Это была хозяйка. Звали ее Мария Григорьевна. Очевидно, я не произвела на нее впечатления человека, которого можно пустить в дом, она сказала, что все места заняты и есть только кровать в маленьком сарайчике. Мне было все равно. Сарайчик был замечательный: из мелких прорех в крыше свисали золотые нити солнечного света, а по углам висели душистые охапки высушенный трав. К тому же на кровати лежала стопка свежего, застиранного до синевы постельного белья.

Мария Григорьевна потребовала паспорт и деньги вперед. Деньги я дала – заплатила за пять дней. А вот с паспортом… Пришлось соврать, что он у родителей, которые вот-вот должны приехать. В общем, все обошлось.

Когда дверь за хозяйкой закрылась, я сбросила с себя одежду. Было очень жарко, мне не терпелось поскорее пойти к морю. Мои джинсы имели жалкий вид. Поэтому, заметив на столе ножницы, я обрезала их чуть выше колен. Получились шорты. К ним, потертым, хорошо подходила вылинявшая футболка. Больше у меня ничего не было. Какие-то тряпки, которые мне подарила в городе хозяйка, остались на «антресолях», я их не взяла. Денег у меня осталось слишком мало. Я взяла пятерку, а остальное засунула под матрас. Выскочила во двор. Мария Григорьевна окинула меня скептическим взглядом…

…Море опьянило. После первого же омовения я захмелела, казалось, что я окунулась в огромный бассейн с шампанским. В голове шумело, щеки пылали. Я растянулась на круглой теплой гальке. Море шипело и пенилось, как масло на горячей сковороде. Мне хотелось есть. Впервые за много дней.

– Пахлава медовая! Орешки! Горячие домашние манты! – донеслось откуда-то издалека.

Я открыла глаза. Вдоль берега шла смуглая женщина с плетеной корзиной. Раньше я никогда ничего не покупала на улице, это считалось дурным тоном. Я махнула рукой и устыдилась этого жеста: мне показалось вульгарным подзывать к себе пожилую женщину таким образом. Но она быстро и охотно пошла в мою сторону, поставила корзину перед самым носом и откинула белоснежное полотенце. У меня захватило дух. Аккуратными стопками здесь было сложено настоящее богатство: подрумяненные, усыпанные сахарной пудрой сладости, имеющие форму ромба. Как это было вкусно и как дешево! Потом я снова купалась, и море благодарно слизывало сладкую патоку с моих ладоней.

Я лежала на пляже долго. Так долго, что не заметила, как на набережной зажглись фонари. Сиреневые сумерки надвинулись из-за гор, солнце быстро нырнуло за горизонт и на город обрушились потоки головокружительных ароматов, которые днем были совершенно неощутимы. Аромат ночных фиалок смешивался с другим – сочным запахом, исходившим от мангалов и огромных котлов с пловом. Шашлыки и плов продавали прямо на улице. Я купила порцию плова, ела его, сидя на парапете и наблюдая за людьми. Художники, расставляли на набережной свои мольберты и этюдники. Я решила, что завтра обязательно куплю себе бумагу и краски…

Начиналась веселая южная ночь, движение на набережной становилось все более оживленным. Все громче гремела музыка в ресторанах, толпы отдыхающих сновали у меня перед глазами сплошной разноцветной массой. Пора было уходить. Я заметила, что некоторые художники, закончив работу, собираются на пляже под скалой. Жарят на костре мидий, откупоривают бутылки с вином и пивом и, кажется, собираются здесь ночевать…

Свое новое жилище я нашла с трудом, а когда наконец открыла знакомую калитку, то увидела, что жизнь во дворе бьет ключом. Семейство из четырех человек оккупировало стол и за обе щеки уплетало жирных вяленых бычков, парочка молодоженов устроилась в гамаке под развесистой акацией, мужчины во главе с хозяином устроились на табуретах под фонарем и азартно играли в карты. Мария Григорьевна, как царица, восседала у порога в большом плетеном кресле. И двор, и дом, и сад, и сама дородная хозяйка – все было так не похоже на другой двор и другую хозяйку, там, в горах…

Я поздоровалась, но мне никто не ответил. Я быстро юркнула в свой сарайчик и растянулась на кровати, машинально пошарила под покрывалом, нащупывая деньги. Их не было. Я перетрусила все белье. Тщетно.

То, что денег не было, не очень меня огорчило. Это означало лишь то, что завтра наступит новый день, который принесет новые заботы. Но я к этому привыкла.

…Я совершенно не помню своих эмоций в те дни. Может быть, их и не было вовсе? Я уже говорила, что могла спокойно взять в руки мышь и не вскрикнула бы от прикосновения гадюки……………………

Август, 2005 год, Сан-Франциско

Глубокоуважаемый мистер Северин!

Полагаю, что в ближайшее время Энжи не будет иметь возможности дописать это письмо. Поэтому я решил сделать это сам. Как это говорят у вас, расставить точки над «і». Откровенно говоря, я принуждаю себя писать это. Проще всего было бы «убить» текст. Но тогда бы я испытывал чувство вины перед Энжи. Да и прочтя все, что она написала (прочтя не намеренно, а по стечению обстоятельств), я не смог уничтожить ее слова. Ведь она полагала, что вы их прочтете… Кроме того, считаю необходимым кое-что прояснить. И надеюсь, что впредь вы не потревожите нас.

Мне хотелось бы сразу перейти к главному. Но я не знаю, с чего начать. Я хорошо понимаю те чувства, которые вы должны испытывать, читая то, что написала моя жена. Но поспешу пояснить: это лишь то, что сохранилось в ее воображении. На самом деле, как мне кажется, все было намного хуже.

Должен признаться, что, перечитывая все, что ей удалось написать вам, я с трудом сдерживал эмоции. Поэтому прошу простить меня за несколько неровный стиль.

Что же было на самом деле? Начну с конца. Я нашел Энжи на коктебельской набережной. Говорю «нашел» – хотя я не искал ее. Эта встреча была случайной, как и первая – в горах. Могу себе представить, о чем вы сейчас подумали…

Узнать ее было практически невозможно. Все, о чем она писала выше, лишь малая толика того, что было в действительности. Ее лицо и тело были покрыты синяками и шрамами. Вы должны об этом знать. Ведь, повторяю, она писала все это, когда уже родилась заново. Я и сам теперь с новой силой понимаю сущность этой девочки – не замечать зла, которым наполнен мир, и в который раз удивляюсь вашей черствости и благодарю Бога за то, что он свел Энжи со мной.