Борис Пугачев - Зеркало для слепого

Вскоре катамаран, завибрировав корпусом, отошел от пирса и, сделав сложный маневр, покинул гавань и двинулся вдоль берега. Родик, развалившись на холодном металле и полузакрыв глаза, лениво всматривался в пляжи, заполненные людскими телами, любовался скалами, нависающими причудливыми формами над водой и переходящими в зеленеющие на горизонте холмы. Вскоре появились знакомые очертания знаменитого «Ласточкиного гнезда», не доходя до которого катамаран развернулся и устремился в открытое море. Теперь вокруг было только голубое пространство, образованное сливающимися водой и небом.

Родик некоторое время всматривался в эту колеблющуюся голубизну, надеясь увидеть что-то интересное, но вскоре ему надоело. Положив голову на колени Оксы, он привычно закрыл глаза так, чтобы через веки проходили солнечные лучи, как бы насыщая все его тело энергией. Размеренный плеск воды вызывал сонное успокоение.

Катамаран плавно покачивался на небольших волнах. Они ритмично бились о корпус. Родик то ли заснул, то ли опять впал в медитативное состояние. Ему казалось, что он плывет по Карибскому морю, а голова его покоится на коленях Марипили. Она рассказывает, как ей было плохо без Родика и она хотела приехать в Москву, но вместо нее поехала Вера, поскольку мерзавец Карлос не отпустил ее из публичного дома, а Вера — человек свободный, смогла вырваться. Всплыли картины Вериного приезда весной в Москву. Как она, несмотря на возраст, по-детски восхищалась всем — от Кремля и Нового Арбата до Большого театра и подмосковных усадеб. Впитывала дух потерянной родины. Родик, помня доброе отношение, проявленное к нему Верой в Валенсии, отбросил все дела и с утра до вечера возил ее по Москве. Реальность переплеталась в сознании Родика с вымыслом или сном. Что-то тягостное появилось в этом состоянии. Как будто он переходил из одной сферы в другую. Он как бы пересекал невидимые границы миров: недавнего советского, вчерашнего и сегодняшнего, давно ушедшего вместе с венесуэльскими приключениями, фантастического будущего. Чувства смешивались и то принимали один из миров, то, вызывая ужас, заставляли бежать в другой, в котором Родик начинал жалеть, что ушел из предыдущего. Он возвращался и снова, подвергаясь мучениям, куда-то стремился. В мирах этих возникали хорошо знакомые ему люди, но действия их были незавершенными, а когда Родик пытался их завершить, непонятный гнет наваливался на него с новой силой. Он хотел и не хотел принять тот или иной мир, в который опять попадал, притягиваемый поиском ощущений, а может быть, инстинктивным желанием найти там свое место. Родик сделал усилие и покинул этот калейдоскоп, но в реальность не вернулся.

Откуда-то появились африканцы, возглавляемые белозубо улыбающимся мистером Мбаго. Тот стал разрезать на части огромный ананас, почему-то называя его зеленым кардамоном, и укорял Родика за то, что он забыл про Танзанию. Перед глазами поплыли картинки Занзибара, и Родику почудилось, что он парит в воздухе, а под ним расстилается изумрудный океан, испещренный тенями островов и коралловых рифов. где-то вдалеке он услышал свое имя и почувствовал под головой что-то холодное и твердое.

— Просыпайся. Пойдем на наши места. Здесь очень ветрено и брызги замучили, — сказала Окса.

Оглядевшись, Родик вспомнил, что они на катамаране.

— Я, похоже, заснул, — отозвался он. — Пойдем. Сон мне снился… Странный какой-то.

— Не рассказывай, это плохая примета. Вставай.

— Встаю, встаю. Потерпи две минуты. Дай прийти в себя.

Родик принял вертикальное положение и осмотрелся. Пока он спал, облик моря изменился. Вода потемнела и покрылась белыми барашками. Катамаран, не справляясь с волнами, то поднимался на их гребень, то падал, издавая глухой стон. На корме действительно уже было неуютно. Покрашенные белой краской металлические детали стали холодными и мокрыми. Ветер прессовал лицо и трепал волосы. Однако возвращаться в духоту каюты все равно не хотелось.

— Иди. Я еще здесь посижу, — спрятавшись за выступ кормовой надстройки, сказал Родик.

— Хорошо. Не засиживайся. Простудишься, потом будешь в Стамбуле чихать.

— Ладно, ладно… Иди… Там небось кино показывают. Мне не холодно. Скоро приду.

Море менялось на глазах. Волны стали огромными и открывали по бортам катамарана глубокие водяные ущелья, в которые тот проваливался так, что, казалось, вот-вот огромная водяная стена обрушится всей своей мощью на палубу. Однако катамаран выныривал и начинал балансировать на очередном гребне волны. Потом все повторялось. Явно начинался шторм.

«Вот они, обещанные «метеорологические условия», — подумал Родик. — Припоминаются испытанные во время плавания в Японию ощущения. Надо пойти в каюту и посмотреть, что с Оксой. Не дай бог опять заболеет морской болезнью».

Родик попробовал встать, но его бросило назад на сиденье и обдало соленой водой так, что он на какие-то мгновения потерял ориентацию в пространстве.

— Ничего себе. Баллов шесть, не меньше, — заметил он, цепляясь за скользкие и мокрые перила лестницы. — Придется рубашку менять.

В каюте действительно показывали какой-то зарубежный видеофильм. Пробравшись на свое место, он спросил Оксу:

— Как твое самочувствие? Похоже, будет шторм.

— Пока ничего, хотя качает очень сильно.

— Что показывают?

— Ужастик. Я сюжет пока не поняла. Думаю последовать твоему примеру и вздремнуть.

— Поспи, — одобрил Родик, пытаясь вникнуть в суть фильма.

Однако переводчик говорил за кадром каким-то прерывающимся гнусавым голосом, и за ударами волн о корпус катамарана и людским гомоном разобрать что-либо было трудно. Да и качество пленки оставляло желать лучшего.

Оставив попытки включиться в просмотр, Родик достал детектив, думая почитать, но из-за качки он никак не мог сосредоточиться. Несколько раз вернувшись к началу повествования, он захлопнул книгу и закрыл глаза, стараясь расслабиться. Вероятно, он опять заснул. Разбудила его Окса.

— Родик, мне очень плохо. Хуже, чем было на Поповке, когда плыли в Токио. Выпусти меня. Я пойду в туалет. Меня очень тошнит, — жалобно сообщила она.

Родик спросонья не сразу понял, о чем его просят, и уставился на Оксу в недоумении, но ее помутневший взгляд и неестественная желтизна лица все прояснили.

— Лучше сиди на месте. Пойдешь — еще больше укачает. Вот, возьми пакет.

— Выпусти меня быстрее! — взмолилась она.

— Ну, беги, — поднявшись с кресла и еле устояв на ногах, согласился Родик. — Гальюн вниз по лестнице, сразу направо. Может, тебя проводить?

Окса ничего не ответила и, цепляясь за спинки кресел, заспешила в указанном направлении. Родик, поколебавшись и решив, что помочь ей нечем, занял свое место. Сон пропал. Родик посмотрел на экран и понял, что показывают уже другой фильм, но сосредоточиться на его сюжете он не успел. Появилась Окса. Лицо ее приобрело землисто-желтый оттенок, покрасневшие глаза выражали муку. Родик, чтобы пропустить ее, встал, крепко ухватившись за спинку сиденья. Пока Окса занимала свое место, он осмотрел каюту. В приглушенном свете все казалось замершим и сонным, но, приглядевшись, Родик понял, что это не так. В соседнем ряду женщину безудержно рвало, и она то погружала голову в большой полиэтиленовый пакет, то в изнеможении откидывалась на спинку сиденья. Несколько женщин лежали, свернувшись калачиком, на полу, вероятно, считая, что так меньше укачивает. Тяжелый запах распространялся по каюте, и Родику казалось, что с каждым новым покашливанием он становился все более невыносимым. Окса с обреченным видом застыла в своем кресле. Родик испугался, что она потеряла сознание, поскольку голова ее вдруг начала болтаться, как у поломанной куклы. Он потряс ее за плечо — она среагировала. Родик немного успокоился и решил выйти на свежий воздух. Спускаясь в полутьме по лестнице, он поскользнулся и, посмотрев под ноги, с отвращением понял, что наступил в рвотную массу. На нижней палубе было еще хуже. Несколько человек свесили головы за борт и конвульсивно двигались. Металлическая палуба была скользкая, как лед, то ли от людских испражнений, то ли от беспрерывно захлестывающей морской воды. Катамаран, похоже, стал неуправляемым. Его бросало в разные стороны, корпус поднимался на волнах так, будто начинал парить в воздухе. Двигатели при этом издавали пугающие звуки. Еще страшнее казалось следующее за этим падение, после которого волны перехлестывали даже через крышу второй палубы. Ужасную картину довершала кромешная темнота и зловещий рев моря. Родик посмотрел на часы — почти половина двенадцатого ночи. Они должны были уже прибыть в Стамбул, даже с учетом почти двухчасовой задержки отплытия. Вспомнились брошенные кем-то в порту слова о том, что катамаран рассчитан на волну до шести баллов, а сейчас шторм был существенно сильнее. Страх начал закрадываться в душу. Никого из членов экипажа Родик не видел. Постучавшись в металлическую дверь, он попытался ее открыть, но у него ничего не получилось. В этот момент к нему подошел человек, судя по одежде, не пассажир.