Маркус Зусак - Братья Волф

Но на этом они не останавливаются.

— Эй, Траволта!

— Траволта, а ну помаши! Да как следует!

Ближе к концу сна мне вдруг делается странно, и я понимаю — я же голый.

Да, голый.

— Боже, приятель, ты норм? — спрашивает кто-то сзади.

И вот уже цепляют.

— Эй, братан, я за тебя штраф заплачу, только выскочи на поле.

Я отказываюсь и отказываюсь — и с каждым отказом на мне появляется новый предмет одежды.

Дурацкий сон заканчивается тем, что я снова сижу нормально одетый, улыбаюсь, радуюсь, что, как меня ни подстрекали, не выбежал на поле.

Этот сон говорит о том, что я, может быть, извращенец и псих, но не полный дурак.

— Без штанов вы меня не застигнете. Раз — и все в норме.

Никто не слышит.

Игроки снова выходят на поле.

Охранника по-прежнему травят.

На следующей неделе погода еще чуток сдвинулась в сторону серьезных холодов. Утра в нашем доме, как всегда, были довольно суматошными.

Сара у себя в комнате красилась на работу. Отец со Стивом, громко прощаясь, уходили, мама ликвидировала бардак, что мы оставили на кухне.

В среду Руб отшиб мне ногу, а потом волоком утащил меня в ванную, чтобы мама не увидала, как я корчусь на полу в судорогах. И пока он меня волок, я одновременно скулил и смеялся.

— Хочешь, чтобы мать услышала? — Руб зажал мне рот. — Учти — она расскажет отцу, и тогда влетит не мне одному. Нам обоим достанется.

Такое было правило в нашей семье. Если случалась какая заваруха, на орехи получали все, кто хоть как-то замешан. Папаша выходил с таким видом, который ясно говорит: у меня был адский денек, и я пришел домой не затем, чтобы разбираться тут с вами. И отвешивал нам то по уху, то по ребрам. Без всяких рассусоливаний. Если прилетало Рубу, то и мне прилетало. И потому, как бы жестоко мы ни дрались, это не шло дальше нас двоих. Обычно нам своих тумаков хватало. Уж точно мы не жаждали добавки от отца.

— Ладно, ладно, — когда мы укрылись в ванной, я налетел на Руба: — Че за фигня, это за что ты меня, вообще?

— Не знаю.

— Не ври. — Я уставился на этого олуха. — Ты отсушил мне ногу без всякой причины? Это дичь какая-то, дичь.

— Знаю.

Он скалился, и тут я не выдержал и спихнул его в ванну, и попробовал задушить, но ничего не вышло — Сара дубасила в дверь.

— А ну вылазьте!

И бдыщь, бдыщь!

— Ладно!

— Сейчас же!

— Ладно!

По дороге в школу нам попались приятели Руба.

Саймон.

Джефф.

Сыр.

Они все были приглашены вечером на то, что у нас в доме зовется игрой в «один кулак». Она так зовется потому, что у нас в гараже только одна пара боксерских перчаток, и, в общем, эта игра — боксерский поединок, когда у каждого только одна перчатка. «Один кулак».

В ту же среду мы и поиграли, с большой охотой. С великой охотой. Охотой бить. И получать. И не попасться — даже если для этого придется пожертвовать общением с семьей. В смысле, просто удивительно, как ловко можно спрятать фингал, сидя в темном углу гостиной.

Руб левша, и поэтому ему лучше, когда достается левая перчатка. А мне правая, на мою основную руку. Раундов три, и победитель определяется по справедливости. Бывает, победителя определить легко. Бывает — не очень.

В тот вечер мне особенно не повезло.

Мы взяли перчатки, пошли на задний двор, и первый бой был наш с Рубом. Когда я против Руба — это всегда лучшие схватки. Без правил. Всего лишь одна хорошая плюха от меня, и Руб не на шутку ярится и старается меня вырубить. Одна хорошая плюха от Руба — и у меня в голове небо, в легких — облака. Я всегда просто старался устоять на ногах.

В общем, Сыр вяло объявил: «Динь-динь», — и бой начался.

Мы кружили по нашему куцему двору, наполовину бетонному, наполовину травяному. Городской ринг, ненамного просторнее настоящего боксерского. Отскакивать особо некуда. Опять же бетон, жесткий…

— Ну-ка…

Руб сделал выпад и финт, будто бьет в голову, и прошел мне в ребра. А потом и на самом деле хлестнул в голову, свистнул над ухом. Тут я увидел, что он открылся, и щелкнул прямо по носу. Хорошо попал. Молодец.

— Йоу! — обрадовался Саймон, но Руба так просто не сбить. Он опять наступал, без страха, и не реагировал на мои петушиные прыжки. Нырнул и залепил мне в глаз. Я блокировал и выстрелил сам. Руб уклонился, развернул меня и швырнул на стену, потом вытянул на середину. Оттеснил. Выманил на траву и крепко саданул в плечо. Да. Попал. Неплохо так. Будто мне сустав топором раскроили. В следующий миг моя голова мотнулась от его левой. Его перчатка прилетела мне прямо в подбородок.

Крепко.

Ну и все.

Небо перекувырнулось.

Я вдохнул облака.

Земля пошла волнами.

Земля.

Земля.

Я махнул боковой.

Мимо.

Руб смеялся из-под этой своей разросшейся бороды. Он засмеялся, едва я упал на колени и привстал лишь затем, чтобы скорчиться на траве. Пошел счет, со смаком. Руб:

— Один… два… три…

Когда я поднялся, и вопли Саймона, Джеффа и Сыра перестали сливаться в общий гул, через несколько ударов первый раунд закончился.

Я сел в угол двора в тени.

Второй раунд.

Все было почти как в первом, только в этот раз Руб тоже разок не устоял на ногах.

В третьем раунде был зверский бой.

Мы оба молотили как заведенные, я помню, что семь или восемь раз проходил Рубу в ребра и сам словил по крайней мере три хороших удара по скуле. Свирепо. Наши соседи слева держат попугаев в клетке и карликовую собачку. Птицы верещали из-за забора, а собачка лаяла и прыгала на ограду, пока мы с братом мутузили друг друга до отключки. Его кулак огромным бурым пятном летел и летел вперед на длинной ручище, колотя по мне и со свистом плюща мое мясо об кости. Все стало зеркальным, зыбким и тряским и потихоньку заволакивалось густо-оранжевым, и я почувствовал металлический вкус крови, ползшей из носа мне на губу, по зубам на язык. Или у меня во рту кровоточило? Я не знал. Ничего не знал, пока опять не скорчился на траве, чувствуя только дурноту и понимая, что сейчас меня вырвет.

— Один… два…

На этот раз счет для меня ничего не значил.

Я его и не слушал.

Все, что я мог, — это сидеть, привалившись к забору, и приходить в себя.

— Живой? — спросил через полминуты Руб. Жесткие вихры завешивали ему глаза.

Я кивнул.

Живой.

Потом дома я оценил ущерб, и дело было так себе.

В носу крови не было. Оказалось, все же во рту, и еще фингал был. Неслабый.

Такой не спрячешь. В первый день не спрячешь. Бесполезно. Мама нас убьет.

Что она и сделала.

Раз глянув на меня, она спросила:

— И что с тобой случилось?

— А, ничего.

Тут она увидала Руба с чуть подраспухшей губой.

— Эх, мальчики… — Она покачала головой. — Тошно от вас, вот не вру. Можете хоть неделю не вдруг друга не жучить?