Андрей Седых - Замело тебя снегом, Россия

Однажды из Германии пришло письмо от русской девочки Вари. Из письма я узнал, что ей двенадцать лет, она учится в немецкой школе и пишет стихи. К письму был приложен для напечатания образец поэзии:

Стихи мне понравились, — при общем оскудении эмигрантской поэзии в строфах Вари Бережко почувствовалось дуновение свежего ветра… Поэтому, чтобы не обескуражить юную поэтессу я написал, что нужно много учиться и работать, а окончательный приговор вынесет потомство. Так как поэты испокон веков нуждались в деньгах и в меценатах, я приложил к письму в качестве гонорара несколько долларов. Так началась наша долголетняя дружба и переписка, продолжающаяся и по сей день.

Варя оказалась на редкость хорошей девочкой. Благодарила за письма и за подарки и прислала свою фотографию новым американским родственникам, — дело в том, что мы очень скоро получили звание дяди и тети. Племянница оказалась прелестная: слегка курносая, с толстой косой, и глаза смеющиеся… Из дальнейшей переписки выяснилось, что папа болен и больше лежит; мама плачет и часто ходит молиться в церковь. Есть еще восьмилетний братец Павлик, существо насмешливое, непутевое, — играет на скрипке и к особам женского пола относится без всякого пиетета, с нескрываемым презрением.

Поэтический дар уживался у племянницы с умом практическим и аккуратностью немецкой домохозяйки. После каждой получки Варя сообщала, что сделала с деньгами, полученными от богохранимых американских родственников: купили колбасы, мяса, два фунта смальца, картофеля, угля, а оставшиеся три марки отнесли в церковь.

Против такого разумного расходования денег трудно было возражать. Гонорар за стихи я выплачивал регулярно. Жаль, нет места для цитат. Но одно стихотворение, новогоднее послание, я всё же приведу полностью:

Именно вскоре после этих новогодних стихов случилось событие, в результате которого Хрущев получил приглашение приехать в Америку, а бабушка Орлова была освобождена из туруханского района специального назначения и переведена в полосу умеренного климата.

Читатель, вероятно, пожмет плечами: что за чепуха! Какое отношение имеет Варя Бережко к поездке Никиты Сергеевича в Америку, и при чем здесь какая-то бабушка Орлова?

Сейчас всё это будет разъяснено.

Я бы очень хотел, чтобы мне поверили читатели: в этой истории нет ни одного выдуманного слова. Изменены только собственные имена.

Всё же остальное — сущая правда.

Отца и мать Вари немцы схватили на Украине в первый год войны и с сотнями тысяч других угнали на работы в Германию. В том же эшелоне ехали бабушка и дедушка Орловы. Рассказ об их мучениях и переживаниях отвлек бы нас далеко в сторону… Скажем только, что когда война кончилась, вся семья решила не возвращаться в СССР и остаться в Германии.

Жили сначала в беженском лагере, строили планы будущей жизни, мечтали о получении визы в Америку. Оказалось, однако, что в Америку ехать нельзя: помешала болезнь отца. К тому же, семейство увеличилось: родилась Варя, потом Павлик. Тянулись годы мучительной, полуголодной лагерной жизни. Отец уходил в госпиталь, отлеживался там несколько месяцев, возвращался домой, к родителям, к жене, к детям.

Когда лагерь закрыли, пришлось переехать в какое-то полуподвальное помещение. Жили на убогое немецкое пособие, которого едва хватало на хлеб и картофель… Года три назад, по весне, дедушка и бабушка Орловы показали личное письмо от генерала Михайлова. Генерал писал, что Родина простила, они могут возвращаться без страха, — советская власть примет своих раскаявшихся детей и даст им возможность жить и трудиться для счастья родной страны… Дедушка и бабушка решили ехать. Очень они томились в Германии, мечтали попасть в родную деревню, в свою избу, попить водицы из своего колодца…

Отец Вари кашлял, задыхался и говорил:

— Клюнули вы на крючок без наживы. Оставайтесь здесь — хоть в храм Божий можно сходить, помолиться… Вместе страдали, вместе как-нибудь проживем.

Дедушка и бабушка уехали на родину.

Долгое время от них не было никаких вестей. Потом пришла записочка от бабушки. Писала, что через три недели после приезда муж ее сильно простудился и отдал Богу душу. И осталась она одинокая, одна на всем свете, и некому ее утешить и слезу утереть. А на жительство она попала не в родную украинскую деревню, а в туруханский район специального назначения, где восемь месяцев в году снег и морозы, и холодно и худо живется. А муж ее, Николай Спиридоныч, перед смертью много мучился и про детей всё вспоминал, да внучат звал, Варюшу и Павлика…

Шли дни, месяцы, годы. В мюнхенском подвале было холодно, сыро, голодно и всё больше кашлял отец, и чаще по ночам плакала мать. В туруханском крае давно всё завалило сугробами. Лагерным заключенным казалось, что никогда не кончится эта бесконечная зима, никогда больше не увидят они деревьев и зеленых лугов, — на тысячи верст вокруг тундра, дичь, глушь, да вой ветра над ледяной пустыней…

Раз в месяц на клочках бумаги бабушка Орлова писала письмо. Жаловалась на несчастную свою судьбу: если бы только ее перевели в теплый район, да хоть раз накормили досыта!.. Простые люди пишут письма не задумываясь, выкладывают всё, что на душе, без намеков и иносказательных фраз. В мюнхенском подвале письма эти читали и перечитывали и каждое слово обсуждали. Отец вздыхал и говорил:

— Вот, Родина вас зовет… За генеральской подписью… И ведь чего им стоит, — старуху в теплый край перевести?

Варя слушала, морщила свой лобик и спрашивала:

— А бабушка хлопотала? Или ты, может, за нее хлопочешь?

— Перед кем, дурочка? — спрашивал отец. — Ты их не знаешь…

— Я похлопочу, — сказала Варя. — Я самому Хрущеву напишу!

— Напиши, напиши, девочка. А пока что, — ложись-ка ты спать!

На этот раз Варя решила перейти от стихов к прозе. И несколько дней спустя она сочинила два письма. Одно было адресовано «Тов. Хрущеву, Кремль, Москва». А другое председателю Туруханского Горсовета.