Грэм Свифт - Последние распоряжения

Преступники и отверженные тоже умирают, как и те, кого упрятали подальше и забыли, и тогда на сцену с неохотой вылезает какой-нибудь родственник. И ты никогда не спрашиваешь их – не твоя это забота, – что, собственно, значит для них эта смерть. Хотя иногда видишь, что не так все просто и гладко, как они надеялись, и дело отнюдь не сводится к благополучному избавлению. Но ты должен просто организовать нормальные похороны с соблюдением всех приличий и уважения к покойному, этого заслуживает любой. А в душу лезть ни к кому не надо.

В нашей профессии учишься держать рот на замке.

Там были кирпичные стены, ворота, и подъездная аллея, и деревья, и клумбы, – в общем, если забыть, что ты на окраине Лондона, можно было бы принять это место за чью-нибудь загородную усадьбу. Правда, главное здание этой усадьбы напоминало большой барак старого типа с решетками на окнах, а внутри стоял обычный для больниц кисломолочный запах и тянулись обычные скрипучие коридоры, по которым, как обычно, катали дребезжащие тележки.

Дежурная проверила мое удостоверение и бумаги, и я подумал: когда-нибудь вот так же приедут и за Джун, с такими же документами. Увозить тело. А до этого крупных событий в ее жизни не предвидится. Дежурная взяла трубку и набрала номер, а потом посмотрела на меня, как смотрят, когда слушают телефон: вроде бы куда-то мимо и в то же время не сводя с тебя глаз. У нее была прическа-перманент, волосы жесткие, как проволока, а на шее висела цепочка с очками, и я подумал: она здесь уже достаточно давно, чтобы смотреть на всех сверху вниз, подозревать каждого в каком-нибудь неблаговидном умысле. Достаточно давно, чтобы решить: если бы начальницей была она, все крутилось бы гораздо лучше. Острый нос, скептически поджатые губы. Она держала трубку около уха и явно начинала злиться, что ее заставляют ждать, и злиться на меня за то, что я вижу, как ее заставляют ждать, и я подумал – иногда у меня проскальзывают такие мысли, они помогают мне успокоиться: и ты когда-нибудь тоже, милая. И за тобой кто-нибудь приедет.

Потом она сухо сказала в телефон: «Хорошо. Я ему объясню», а потом мне, с явным удовольствием: «Вам придется подождать. Заведующий обедает, вернется не раньше трех».

«Я подожду», – ответил я, а про себя порадовался, что не отправил сюда Трева.

Она еще раз проверила мои документы, словно там что-то могло измениться, и протянула их мне, глядя в сторону, давая этим понять, что я свободен. Потом, как раз в тот момент, когда я уже был готов задать вопрос, сказала с легким вздохом, точно мне самому полагалось это знать: «Позади главного здания, в дальнем конце двора».

Но я бы и так нашел. Где-то всегда есть морг с трубой. Глухая двойная дверь, вроде выхода из кино. Если никого не видно и нет никаких надписей, ты стучишь по этой двери кулаком. Кто-нибудь выглядывает из окошечка и видит подогнанную задним ходом «Марию».

«В три», – сказала она.

Люди чувствуют к нам неприязнь. На нас точно клеймо – вот подходящее слово. Как никто не стремится заводить знакомство с человеком, который вывозит из его дома мусор. Я привык к этому, это естественно. Мой отец говаривал, что похоронных дел мастер наполовину господин, наполовину прокаженный. Обижаться тут не на что.

Я хотел было спросить: а перекусить где-нибудь можно? Но передумал. Мелькнула и такая сумасшедшая мыслишка: а не заглянуть ли к Джун? За двадцать минут вполне успею. Из чистого любопытства, а может, и еще ради чего-то. Чтобы увидеть то, чего Джек никогда не видел. Можно было бы отыскать ее здесь и просто зайти, черный пиджак служит пропуском во многие комнаты. Но потом я подумал: нет, Джун-то разыскать несложно, да и неплохо было бы, но сначала надо миновать эту милашку.

«В три», – повторил я, засовывая бумаги обратно в карман.

Но глядел я туда, куда вели коридоры, и думал: так вот, значит, где. Значит, это сюда ездит Эми дважды в неделю, год за годом. Интересно, здоровается ли она с этой злюкой, получает ли в ответ улыбку.

И только тут я сообразил, что сегодня четверг. Четверг, после полудня: как раз время посещений Эми. И я невольно подтянулся, распрямил плечи и поправил лацкан, как делаешь, если тебе грозит незапланированная встреча, как часто приходится делать человеку моей профессии. Неизвестно ведь, с кем ты можешь столкнуться, на чью мозоль наступить. Это не профессия – это положение в обществе. Так считал мой старик. Некоторые говорят, что по важности я следующий после викария, и я отвечаю: «Верно. Зовите меня просто Виком».

И я перестал быть обыкновенным скромным посыльным. Я превратился в настоящего, солидного распорядителя похорон, которому палец в рот не клади, и она, должно быть, это увидела, потому что я заставил ее отвести от меня взгляд.

«Денек нынче славный, – сказал я. – Пойду пройдусь».

На дворе было ветрено, солнце то и дело появлялось и опять исчезало за облаками. Я вышел к стоянке, проверил, в порядке ли «Мария», а потом зашагал по одной из дорожек, вьющихся между лужайками, чувствуя себя мальчишкой, удравшим с уроков, чувствуя, как это приятно – мне, хозяину, заниматься работой наемника, который ныряет в чужой бизнес и выскакивает из него, точно солнце, прячущееся за облаками. В эти двадцать минут я мог смотреть на мир по-другому.

Вокруг были розовые клумбы и деревья. Больные тоже гуляли, дышали воздухом. Как следует их называть? Больными? Жильцами? Постояльцами? Некоторые из них как-то странно двигались или странно стояли без движения. Один худой парень пошел ко мне; губами и пальцами он сжимал окурок сигареты так, словно пытался вытянуть изо рта длинную веревку, но она затягивалась обратно. Другие казались нормальными, их выдавала только старая одежда. И все же. Смотри не попадись. Откуда ты, говоришь, взялся? Ах, похоронных дел мастер? Ладно, пойдем-ка с нами.

Я присел на скамейку, а солнце то скрывалось за облаком, то выбегало снова, то скрывалось, то выбегало. Тот, с сигаретой, развернулся и пошел назад, как будто я занял его скамейку, и, проходя мимо меня, зарычал по-собачьи, со слюнями, обнажив зубы. Я не испугался. Забудьте о страхе. Интересно, подумал я, было ли страшно Эми, боялась ли она, когда пришла сюда в первый раз. Но женщины не боятся, или их пугает не то, что нас. Я подумал: ты смотришь на мертвых, разбитых и искалеченных или попросту лежащих навзничь, и думаешь, что эти люди стали чужими, совсем чужими. Но чужие-то как раз те, что еще живы, это про их настоящий облик мы не знаем ровным счетом ничего.

Тогда я и увидел эту пару. Что-то заставляет человека повернуть голову. Они сидели на скамейке у другой дорожки, впереди слева. Я увидел русые волосы Эми, их шевелил ветер и освещало солнце, а сама она сидела, как всегда, просто, ровно и прямо, точно ожидая своей очереди. Но сначала я все-таки заметил Рэя – рядом с ней он казался маленьким, почти как ее сын. Его маленькую робкую головенку, похожую на кокосовый орех, и то, как он чешет шею, запустив руку за шиворот, точно целую мышь хочет выловить, – по одному этому жесту я бы признал его где угодно. Интересно, догадывается ли он, что лысеет? Под волосами уже просвечивает розовая макушка.