Дэвид Мэйн - Ной

– Ух ты.

Хам вроде не удивился, но было видно, что под маской безразличия он скрывает беспокойство.

– Одно из чудес Яхве, – пробормотал он. – Господь сотворил горы, отчего бы ему заодно не насыпать здесь ракушек.

– Ясно. И чего тут волноваться?

Я склонилась и попыталась поднять одну из многих тысяч лежавших под ногами раковин каури и гребешков – их выдавала форма. У меня ничего не получилось, мне мешали дети.

– И зачем Господь высыпал на вершину горы каури? Может, они способны обходиться без воды?

– Вздор, – фыркнул Хам. – Еще скажи, что эти горы были дном моря. Хотя пару лет назад так оно и было.

Да, это так, но такое объяснение меня не удовлетворяет. Волны потопа обладали страшной силой, но кажется маловероятным, что даже они могли занести на такую высоту столько моллюсков. Много раковин истерлось от времени, краска выцвела и выгорела на солнце. Совершенно ясно, что, когда раковины попали сюда, моллюски давно уже были мертвы, они погибли задолго до того, как схлынули воды потопа.

Еще одна загадка. Я вздыхаю. Я уверена, ответ на нее можно найти, стоит только хорошенько подумать. В мире столько всего неизведанного. Что означают созвездия? Как у птиц получается летать? Зачем Яхве усыпал мир подобными головоломками? Чтобы потешить себя или бросить нам вызов?

Добрую половину месяца мы шли через горы. Не скоро забуду чувство, охватившее меня, когда мы поднялись на последний гребень и перед нами роскошным зеленым ковром раскинулась равнина.

– Твой новый дом, Илия, – подмигнул мне Хам.

– Как красиво. – Я коснулась руками век. – Пошли скорее вниз.

– Пошли.

Спуск занял три дня – один из быков подвернул переднюю ногу и охромел. Потом мы оказались на равнине, но Хам все же был недоволен. Его неудовольствие слегка улеглось, когда мы вышли к реке. Он осмотрел берег, счел его слишком низким и высказал предположение, что его должно заливать водой во время наводнений, поэтому он захотел найти место повыше. Через неделю мы вышли еще к одной реке, и он захотел узнать, не встречается ли она с предыдущей. Еще через десять дней пути мы убедились, что две реки сливаются воедино, сжимая землю, подобно двум ладоням.

– То, что нужно, – сказал он, и я согласилась.

Мы живем в чудесном месте, зажатые двумя реками. Черная земля крошится в моих пальцах, а до самых гор тянутся луга, покрытые зеленой травой. Скот тучнеет день ото дня, а Хам говорит, что сеять здесь так же легко, как идти под гору. Мы боялись, что не успеем с посевной, но лето здесь длинное, и даже ночью тепло. Так что нам повезло, а может, мы благословенны. Наверно, благословенны, хотя, учитывая все, что произошло, в это сложно поверить.

Мы здесь прожили уже два месяца, и Хам успел разбить несколько полей. Земля здесь плодородная, пахать легко. Пока мы живем под навесом из звериных шкур, натянутых между ветвей кедра, но Хам обещает к осени построить дом. В реках полно ила, берега глинистые. Глину можно нарезать на кирпичи и обжечь их, тогда зима будет нам не страшна. Пусть реки илистые, зато в них водятся толстые рыбины с рыжими жабрами. Этими рыбинами мы питались весь первый месяц.

Каждый день приносит новые неожиданности. Когда мы прожили здесь всего неделю, я проснулась не от шума, который поднимает Хам во время работы, а от тепла его тела. Малышка Лея верещала, а Ханаан дергал меня за руку, требуя завтрака. Огня еще не было, обычно его разводит Хам. В то утро наше убежище из шкур, мокрое от росы и продуваемое холодным ветром, показалось мне особенно безрадостным и неуютным.

– Ты что, заболел? – пихнула я мужа локтем.

Хам что-то сонно промычал.

– Ты чего лежишь?

Он кинул на меня взгляд:

– Сегодня суббота, любимая. День отдохновения.

Я была так поражена, что лишилась дара речи. Он чтил субботу до нашего отъезда, но я полагала, что это происходило благодаря влиянию Ноя. К тому же Хам не выказывал особого почтения к субботе, когда работал на верфи.

Он потер глаза:

– Когда мы строили ковчег, на отдых не было времени, а когда началось наводнение, приходилось работать каждый день.

– А здесь, получается, работать не надо?

– Конечно надо, любимая. Но всему свое время.

Ну ладно. Он едва расчистил поля и засадил их пшеницей и овощами. Нужно было принести воду, развести огонь и приготовить что-нибудь горячее. Когда я закончила со всем этим, он уже встал и играл с детьми на земляном полу нашего убежища. Признаюсь, было очень приятно смотреть на них со стороны, и я к ним присоединилась.

После того как мы поели, я сказала Хаму:

– Пойду пройдусь. Присмотришь за детьми?

– Конечно.

День был чудесным. Я шла в том направлении, откуда мы пришли, трава осыпала поцелуями мои колени, красным морем раскинулись маки. Наших следов уже не было видно, а ведь мы проходили здесь всего неделю назад.

Я прошла около мили, взобралась на небольшой холм и оглянулась. Вдалеке среди кедров едва виднелся наш шатер из шкур, а еще дальше сходились вместе две реки. На самой вершине холма я нашла пирамидку, которую построила по дороге сюда. Тогда я очень устала, и пирамидка получилась высотой только до колена. Сейчас есть и время, и силы. Я выкапываю пару здоровенных камней, один в целый локоть размером, и строю небольшую башенку. Я не прекращаю работу, пока башенка не доходит высотой до пояса. Теперь она достаточно прочная, и ее сможет свалить разве что самый страшный ураган. На верхушку я кладу кусок кварца в форме клина, который показывает прямо в сторону нашего дома. Потом я иду дальше.

До следующей пирамидки примерно еще одна миля. Здесь я потрудилась поосновательней, но все равно решила пирамидку переделать. В тот день я переделала только две пирамидки, а потом вернулась домой.

Неделя сменяет другую, колосья пшеницы становятся выше. Каждую субботу я отправляюсь в путь. Вскоре я уже езжу на осле, а потом на лошади, так мне удается заезжать подальше. Чтобы добраться до всех пирамидок, мне придется уехать на несколько дней и даже недель. Ближайшие годы я ограничусь тем, что делаю сейчас. В моей работе есть смысл. Я не боюсь признать, что цепь пирамидок – тоненькая веревочка, связывающая меня с семьей, единственной семьей, которая есть у меня на свете. Мысли о том, что мы ее потеряем, что они забудут о нас, внушает мне тревогу, не сравнимую ни с чем пережитым в ковчеге.

Может быть, когда снова выберусь в горы, я наберу ракушек каури и подумаю над тем, как они там очутились. Сравню их с теми, что храню с тех лет, когда выходила в море с отцом. Может быть, они чем-то различаются, и эти различия помогут мне найти ответ на загадку. И может быть – знаю, я часто повторяю эти слова, – заодно мне удастся понять кое-что и о Яхве.