Феликс Кандель - Шёл старый еврей по Новому Арбату...

– Привет, Штрудель.

– Привет.

– Какие вопросы?

Штрудель сказал:

– Зачем мы ходили? Для чего ноги топтали?

– Чтобы увидеть.

– И всё?

– Этого немало.

– Дальше-то? Дальше что?

– Опишешь для всеобщего сведения.

– Описывали до меня. Сотни сотен раз. Кому это помогало?

Взглянул печально:

– Теперь твой черед.

Помолчали.

Поглядели друг на друга.

– Куда теперь? – спросил Штрудель.

– Куда пошлют. Мы – птицы подневольные.

Отключился.

2

Утром Штрудель проснулся, пожевал без аппетита бутерброд, запил водой из-под крана, который подтекал, а затем сел за стол, положил перед собой чистый лист.

Взял в руку перо.

Обмакнул в чернила.

Вывел на странице первые строки:

"Как оно началось?

Началось оно таким образом.

Штрудель пришел на рынок…

…прицениться к винограду с инжиром…

…и на прилавке увидел живого петуха.

– Сколько стоит? – спросил без интереса.

Продавец цокнул языком, повел томным взором под насурьмленными бровями, прокричал тоненьким голоском скопца из султанских покоев:

– Это такой петух! Это особый петух! Кавалер ордена Золотого Гребешка Первой степени! Купи, незнакомец, не прогадаешь…"

Засомневался.

Отложил перо.

Прошелся в сомнениях по комнате: словом не овладеть.

Но сам собой включился телевизор. Вновь объявился петух, посоветовал:

– Описываешь птицу, обратись в птицу. Описываешь тополь, обратись в тополь. Глицинию – стань глицинией. Взялся за смоковницу – раскинь ветви, пусти корни, плоды напитай соками. Ясно тебе?

– Не очень.

Растолковал на прощание:

– Сочинять надо не на чистом листе, а поверх задуманного, слово на слове невидимом, строка на невидной строке, пока не сольются в звучании.

Снова отключился.

Как никогда не был.

И негде его искать.

– Посуду бы лучше прибрал, – укорили вещи в неприбранной комнате. – Сколько дней немытая…

– Белье бы постирал…

– Пол подмел…

– Пыль вытер…

Бормотнул:

– Стану я вам. Нефролепис-птерис…

Посуда без него не моется.

Пол не подметается.

На листе без него не пишется.

Вздохнул.

Взял в руку перо, обмакнул в чернила, снял с острия невидимый волосок, неспешно вывел заглавие:

Добавил эпиграф:

Пинхас Пели, раввин.

Двадцатый век

Полюбовался на свой почерк.

Продолжил:

"Шел старый еврей по Новому Арбату…

…шел молодой еврей по Старому Арбату.

Встретились на пересечении путей, пошли вместе, старый под руку с молодым. Будто под виноградными лозами платоновской Академии.

Старому есть что рассказать.

Молодому – послушать.

– "На острове Утопия всё общее. Нет ни одного нуждающегося, ни единого нищего, и хотя никто ничего не имеет, тем не менее, все богаты. Свободное время уделяют наукам на том острове. После ужина проводят час в забавах, занимаются музыкой или отдыхают за разговорами. Дети малые – и те увлекаются играми, в которых добродетель побеждает пороки. Нигде нет такого превосходного народа и более счастливого государства…"

– Вы в это верили, – вздохнул молодой еврей. – У вас были идеалы.

– Кто верил, а кто и нет, – вздохнул старый. – Идеал идеалу рознь…

И снова разошлись в путях.

Старый еврей пошел по Новому Арбату, молодой – по Старому.

А надо бы – наоборот…"

3

Отложил перо.

Опять прошелся по комнате.

Отворил окно.

Через улицу, на заборе, красовался портрет деятеля, который – как уверяли – "ничем не украсил историю страны, но ничем ее и не запятнал".

– Нет, – решил. – Начнем с другого.

Сел за стол и сочинил без промедления, под копирку, подметный лист, чтобы подбрасывать по ночам в подъезды и телефонные будки, способствовать высвобождению сограждан от умственной дремы.

И вот оно, его первое творение:

"Идет по земле человек в скафандре.

Мимо гор ржавого металла.

Порубленного леса.

Холмов зловонного мусора.

Мимо загаженной реки в зловонных испарениях, где пакостная муть, ржавые, застойные воды, дохлые лягушки в сиреневых подтеках мазута.

Подошел к ракете. Оглянулся. В последний раз оглядел планету, сошедшую с орбиты.

Трубы извергаются ядовитыми дымами.

С неба сыплются разноцветные хлопья.

Листва на деревьях бурая.

Трава черная.

Лица у людей зеленые.

Самих людей – неисчислимое множество.

Вздохнул космонавт.

Задраил люк.

Взлетела ракета.

И летит она долго.

Очень долго.

К далеким мирам…

Села ракета на незнакомую планету.

Открылась дверь.

Вышел космонавт.

Огляделся.

Чистый воздух.

Высокие травы.

Густые леса.

Полноводные реки.

Ласковое солнце.

И ни одного человека!

Засмеялся от удовольствия…

Отошел от ракеты…

Приподнял скафандр…

Присел на корточки…

Встал.

Деловито, не оглядываясь, вошел в ракету.

Задраил люк.

Улетел космонавт по неотложным земным делам.

И на прекрасной планете остался крохотный бугорок.

Пятнышко.

Первый след человека…"