Дидье Ковелер - Запредельная жизнь

— Вам же хуже — накликаете беду, — с горьким злорадством облеченной тайным знанием предрекает мадемуазель Туссен. — Дайте мне одну булочку с изюмом.

— В себя не могу прийти, — картаво объявляет с порога мадам Рюмийо, в платиновых с голубым отливом химических кудрях, по-пижонски увешанная значками. — Бедный месье Лормо. Мой муж был его последним клиентом.

— Чушь все это, — обрывает ее мадемуазель Туссен.

Она расплачивается за булочку и выходит под снисходительное молчание, которым всегда встречают причуды богачей. Кажется, она оставит меня на некоторое время в покое.

С полицейским такой надежды нет. Он снова атаковал выкладывающего венские слойки Жана-Ми:

— Вы ведь знали его много лет, да?

Еще бы — мы ходили в один детский сад.

— Он уже в детстве рисовал?

— Ты что, кроме шуток, разбираешься и тащишься от его художеств? — Жан-Ми перегибается к собеседнику над клубничными тортами. В это время в магазин заходит новая порция посетителей в трауре. — А мы-то над ним издевались. Так, без всякого зла, конечно. Но издевались. А картинки-то, выходит, чего-нибудь стоят?

— Конечно.

Лично я другого мнения. Мне всегда нравился замысел и сам процесс, а не результат.

— Во всяком случае, мне они кажутся интересными. Особенно портрет, который он не успел закончить, тот, где окно и девушка…

— Тс-с! — Мой друг поспешно обрывает полицейского и бросает испуганный взгляд на клиентов, уверенный, что все внимательно слушают. — Что вы берете, мадам Рюмийо?

— Право, сама не знаю… Ко мне сегодня приезжают из Лиона сын с невесткой, он там преподает историю…

— Советую вам взять саварен.

— …в университете. Придет еще мэр. У него, бедняжки, столько забот с новой водолечебницей. Пожалуй, я возьму наполеон и саварен с ликером из трав.

— Лучше вот этот, мадам Рюмийо, это у меня новинка — с цитрусовым ликером.

— Нет-нет, в другой раз. Я люблю с травами.

— Другого раза может не быть, если никто не захочет брать. — Жан-Ми начинает злиться. Его место не за прилавком, а у печи, дипломат из альпийского стрелка никакой. — Могли бы хоть попробовать!

Свирепый взгляд матери, которая ненавидит его эксперименты, кладет конец беседе. Жан-Ми с оскорбленным видом передает мадам Рюмийо заботам сестры, а сам принимается накладывать в картонку сырные палочки, якобы для моего обожателя, чтобы их разговор не показался подозрительным.

— Ни слова об этой картине, понял? — шепчет он сквозь зубы.

— Да-да, ни слова. Обещаю.

— Как ты мог ее видеть? Или ты был в трейлере во время полицейского дознания?

— Да.

— Видишь ли, эта девушка — моя подружка, — благородно подставляется Жан-Ми. — Я хотел сделать ей подарок и попросил Жака, чтобы он написал ее по фотографии, понимаешь?

— Понимаю, — улыбается Гийом, заметно тронутый этим столь же непосредственным, сколь и неловким дружеским жестом.

Звонит телефон. Королева-мать солидным тоном отвечает:

— Кондитерская «Дюмонсель», алло? — И сейчас же нетерпеливо рявкает: — Да, Одиль, да, подожди минутку! Он придет, как только сможет! У нас, представьте себе, много посетителей.

— Сейчас будет вынос тела, — догадывается Жан-Ми и снимает фартук.

— Как вы думаете, мне можно пойти?

Лучший друг покойного долго обдумывает просьбу и не находит, что возразить. Поэтому, вытряхнув сырные палочки к сосискам в тесте и мини-кишам, дает свое позволение.

— Подменишь меня, Мари-Па? Пока, мама, я ненадолго.

Мадам Дюмонсель, не отвечая, кладет трубку и приказывает дочери:

— Цитрусовый саварен пойдет подешевле. Надо, чтобы он разошелся до обеда. Поставь 73 франка вместо 105.

Жан-Ми надувает щеки, хватает висящий под витриной с апельсиновыми пирожными галстук и, гордо вздернув подбородок, идет к выходу. По пути он сталкивается с раввином из талмудической школы, который заходит в кондитерскую с десятком мальчиков в темно-синих картузах, озаряемый экуменической улыбкой мадам Дюмонсель.

— Добро пожаловать, месье Майер, добро пожаловать, дети! Какой чудесный день! — радостно сменив регистр, щебечет она о благоприятном прогнозе на шабат.

— Мари-Па, бредзелей [7] Бредзели — эльзасские соленые крендели с тмином. , поживее! — на три тона ниже командует она, не замечая расширенных от ужаса глаз дочери — первый ее набег был сегодня на эльзасский отдел.

— Мы молимся за месье Лормо, — поучительно-строго одергивает хозяйку раввин. — Дети очень любили его. Я принес вам назад вчерашний яблочный штрудель — он пахнет спиртом.

— Жан-Гю! — громоподобно вопит Жанна-Мари. Мари-Па облегченно вздыхает и, повинуясь рефлексу, не глядя, но безошибочно попадает рукой в ряды разложенных у нее за спиной ромовых баб.

— Если бы я слушал мать, то делал бы одни шарлотки с яблоками да мраморные бисквиты с шоколадом, — брюзжит, выскочив на улицу, Жан-Ми.

Гийом сочувственно кивает, как будто давным-давно привык выслушивать его излияния. Я смотрю, как они слаженным шагом сворачивают за угол, направляясь туда, где еще с полчаса будет находиться мое тело, и испытываю странное чувство, как будто у меня что-то отняли.

Перед тем как закрыть крышку гроба, меня снарядили в дорогу. Люсьен принес мне свой рисунок, отец сунул в карман, где уже лежала вложенная Фабьеной фотография, ручку с золотым пером, которую приготовил мне на день рождения, Одиль положила мне на грудь засушенный цветок, Жан-Ми подарил единственный кубок, который мы с ним выиграли в регате, а Альфонс примостил под рукой «Грациеллу» с закладкой в соответствующем месте.

Всем спасибо.

Счастье, что теперь я избавлюсь от лицезрения гнусной физиономии, не имеющей со мной ничего общего.

Полицейский держался поодаль, у самого порога, и с отрешенным видом пожирал глазами Фабьену; мне здорово доставалось, когда я вот так же пялился на незнакомых людей — старался уловить и запомнить позу, выражение, сочетание красок, которые могли бы дать импульс для картины. Он как будто тоже пытался что-то запечатлеть в памяти. Возможно, сегодня вечером на лестнице казармы в тетради со спиралью появится изображение Фабьены, такой, как сейчас, когда противоречивые мысли заострили черты ее лица и затуманили взгляд.

Ну вот, наконец ящик задраили. Альфонс оглядел всех с детской улыбкой, желая поделиться с каждым своим горячим упованием на лучшее. У меня же такое, не слишком приятное, чувство, что я присутствую при спуске на воду и крещении корабля. Могли бы все же благолепия ради обойтись без электродрели.

В пять минут шестого Наила выключила компьютер, пожелала приятного аппетита оставшейся на вечернее дежурство коллеге и подошла к своему мопеду. Не уверен, заметила ли она мой фургон-катафалк, который проехал мимо нее по Женевской улице к заведению Бюньяров, в своего рода транзитный зал для ожидающих погребения. Наила отстегнула цепь и обернула ее вокруг седла, перекинула через плечо спортивную сумку и, как всегда по средам, отправилась в бассейн.