Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Вугар повернулся, счастливый, помчался к ближайшей стоянке.

Когда они через ворота в высоком заборе, которыми обнесено большинство домов в крепости, вошли во двор, Арзу на балконе развешивала белье. Она обернулась на звук шагов, взглянула вниз и, увидев Вугара, который прятался за спину незнакомого старика, отпрянула от перил и, оставив белье в тазу, юркнула в дом.

Султан-оглы кивком головы указал Вугару, все еще не выходившему из-за его спины, на балкон;

— Она?

Вугар был так взволнован, что ответил не сразу.

— Она… — наконец пробормотал он.

— Что же это она вдруг убежала? Меня испугалась иль от тебя спряталась?

— Скорее всего от меня спряталась…

— Здорово же ты раздразнил джейранчика. Сомневаюсь, что он еще раз близко подойдет к нашему капкану…

— А это от мастерства охотника зависит, дедушка Мургуз, от того, какой он трюк придумает.

— Ах ты, мошенник! — Султан-оглы шутливо погрозил ему палкой. — Мало того, что втравил дедушку Мургуза в любовную историю, еще хочешь заставить его трюкачеством заниматься, это в мои-то годы!

Возле высокой деревянной лестницы Султан-оглы остановился, никто не выходил им навстречу.

— Между нами говоря, ты, кажется, здорово тут напортил, видишь, нас даже никто не встречает.

Подождав минуту-другую, Султан-оглы громко прокашлялся и, постучав палкой по перилам, крикнул:

— Хозяева! Где же вы? Выйдите на балкон!

Показалась Ширинбаджи. Увидев ее, Султан-оглы сказал ей, как старой знакомой:

— Добрый вечер, баджи! Гостей принимаете?

Учительница замялась. Она смотрела только на Вугара, и сердце ее сжалось.

— Добрый вечер, заходите, пожалуйста, — холодно ответила она.

Но Султана-оглы не смутило сдержанное приглашение. Ему и так все было ясно. Поставив одну ногу на ступеньку, он, улыбаясь, спросил:

— А из мужчин-то дома кто-нибудь есть?

Учительница помедлила с ответом:

— Все наши дома…

Султан-оглы обернулся к Вугару, стоявшему поодаль, и полушутя-полусерьезно сказал:

— Ты что же это за мою спину прячешься? Хочешь, чтобы не тебя, а меня ругали? Номер твой не пройдет! Иди-ка сюда, ступай первый!

Он поднял на ступеньку вторую ногу и остановился, извиняющимся голосом обратившись к учительнице:

— Стесняется парень, да покарает аллах дурное дело! Вынудили человека стыдиться…

Тревога Ширинбаджи немного улеглась, сердечный тон незнакомого старика убедил ее в добрых намерениях гостя, и она улыбнулась.

— Пусть его враги стыдятся! Он-то чего стесняется, мы на него не в обиде.

Доброжелательные слова учительницы успокоили Султана-оглы, и он поторопил Вугара:

— Знаешь, сынок, люди говорят: что было, то прошло. Не бойся, иди вперед, хозяйка улыбается, значит, рада гостям, нас простят…

Медленно, друг за другом, поднимались они на балкон.

— Кто это, Ширин? — раздался из глубины комнаты хриплый мужской голос.

— Это мы! — быстро ответил за хозяйку Султан-оглы. — Незваные гости.

— Каждый гость — дорогой гость. Добро пожаловать, — произнес Агариза по народному обычаю и, потирая сонные глаза, вышел в переднюю.

Его ответ понравился Султану-оглы.

— Ну раз так, значит, мы вовремя пожаловали! — и он торжественно протянул руку.

Агариза распахнул перед гостями двери и дружески пожал руку незнакомого гостя.

— Рады вас видеть, очень рады!

Вугар опять спрятался за спину старика, с нетерпением ожидая, как его встретит будущий тесть, так ласково приветствовавший Султана-оглы. Теперь все зависело от первой фразы Агаризы, от первого его слова. Если он посуровеет и поздоровается холодно, то не стоит и в дом заходить, муки минувших дней возобновятся с новой силой, и Вугар не сможет ни вину свою признать, ни попросить прощения у родителей Арзу, которых он так уважал. Гулкие удары собственного сердца отдавались у него в ушах.

Агариза, вероятно, почувствовал тревогу Вугара. Выпустив руку Султана-оглы, он быстро подошел к юноше и, словно ничего между ними не произошло, приветливо улыбнулся:

— А, пропащий! Рады видеть тебя. Сколько времени ни слуху от тебя, ни духу…

Султан-оглы умиротворяюще произнес:

— Не браните его. А мы разве в молодости не совершали ошибок? Он больше не будет…

И без того радостное лицо Агаризы стало еще счастливее. Сочувствие, звучавшее в голосе, подтверждало искренность его слов:

— А я не браню его, дорогой наш гость. Я о другом: пусть молодые не забывают нас, стариков…

— Не забудут, кто им такое позволит!

— Дай бог, дай бог…

Они прошли в прилегающую к застекленной галерее большую комнату. Обстановка была скромная, и Султан-оглы сразу почувствовал себя здесь легко и свободно.

Не дожидаясь особого приглашения, он прошел и сел во главе стола, усадив Вугара рядом с собой. Однако палку продолжал держать в руках. Это означало, что он торопится и долго, сидеть в гостях не намерен. Отдышавшись, Султан-оглы возобновил прерванную беседу:

— Вижу, старость не радует тебя, друг мой нефтяник. Сколько же тебе лет?

Агариза, сидевший на другом конце стола ближе к двери, шутливо ответил:

— У стариков возраста не спрашивают, на глаз определяют!

— А все же? На глаз определять я не мастер!

— Прошлой осенью шестой десяток проводил.

— Шестой десяток! — Султан-оглы, вскинув плечи, расхохотался. — Эх, почтенный, и ты еще называешь себя стариком! Я седьмой разменял, и тот к концу идет, а на старость не жалуюсь.

— Все от человека зависит. С рождения был я хилым, лишен был материнского молока.

— Нет, друг мой, слишком легко примирился ты со старостью. А я — то думал, нефтяники крепкие люди, духом по пустякам не падают. Неужто я ошибался?

— Было время, и я смелостью похвастаться мог, а теперь вот слабею.

— Что же с тобой приключилось? Погляди на себя ястреб!

Агариза с сожалением покачал головой:

— Был ястребом, стал вороной.

— Не по душе мне твои слова. Шестьдесят — весна, период цветения. Я в этом возрасте в далекой Сибири лес валил. А морозы там такие, что до мозга костей пробирают. С молодыми состязался. А ты в теплом доме живешь и еще охаешь да ахаешь…

Агариза немного обиделся на гостя, но вида не показал:

— Правду говорите, дорогой гость, мужчина, пока у него силенка есть, не должен себя стариком признавать. Но шила в мешке не утаишь, как ни прячь, торчит, проклятое. Вот и старость такова. Пришло ее время, и начинает она то свистком, то ржанием возвещать: пора, мол, дядюшка, готовься к полету в иной мир…

— Это что ж, тебе кто-нибудь возвестил или ты сам на себя страху нагнал?

— К этому и веду разговор. Сегодня после работы вызвали меня в контору и давай нахваливать, гордый стою, словно мне два арбуза под мышку сунули. А потом протягивают бумагу о персональной пенсии: «Будь, мол, здоров!» В голове у меня помутилось. Как оттуда вышел, как до дома добрался, не помню.