Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Он вскочил с постели и, не отвечая на недоуменные вопросы мамы Джаннат, выбежал из дома.

Издавна повелось в нашем городе воскресный день посвящать генеральной уборке. Особенно в тех домах, где женщины всю неделю трудятся на предприятиях, в учреждениях или в школах. Как осудишь их за это?

Арзу и Ширинбаджи встали ни свет ни заря и, не выпив даже стакана чая, принялись за работу. Весь дом перевернули вверх дном, — вещи разбросаны, мебель сдвинута, словно война прошла…

На голос Вугара вышла Ширинбаджи. С балкона пригласила она его зайти в дом, а когда он отказался, настаивать не стала, — зачем зазывать гостя, когда в доме беспорядок?

Арзу выбежала в поношенном домашнем халатике. В стоптанных домашних туфлях с потрескавшимися лакированными носками, с обвязанной полотенцем головой она выглядела забавной и трогательной. Увидев ее, Вугар не сдержал невольной улыбки. Как она обрадывалась! Не будь посторонних, верно, бросилась бы ему на шею. Ее радость окончательно сбила с толку Вугара, он не сразу вспомнил, что привело его сюда в столь неурочный час. Но замешательство длилось мгновенье. Холодно и неприязненно он сказал:

— Идем, мне нужно поговорить с тобой!

Суровый, официальный тон обидел Арзу:

— Если есть дело, заходи в дом, поговорим. Что за разговоры на улице?

— В дом я не пойду!

Откуда такая холодность? Она сама оглядывала его. Никогда Вугар так не разговаривал с ней. Предчувствуя что-то неладное, она встревожилась, но ничем не выдала своего волнения.

— Куда ты тащишь меня в таком виде? — шутливо спросила она. — Хочешь прохожих повеселить? Ну, посмотри, правда, я похожа на цыганку?

Лицо Вугара мрачнело с каждой секундой, он ничего не отвечал, продолжал тащить ее куда-то. Но Арзу не двигалась. Сомнений не оставалось, сейчас она услышит что-то неприятное, а может, обидное, горькое. И все же сдерживалась.

— Хорошо, — согласилась она. — Не хочешь идти в дом, воля твоя, зайдем во двор. Не могу же я в таком виде разговаривать с тобой на улице.

— Не пойду! — грубо крикнул Вугар.

Она не стала возражать и покорно пошла за ним. Свернув за угол, они остановились в тихом переулке. Прохожих здесь почти не было. Наступило тягостное молчание. На душе у Арзу было тревожно, но она дала себе слово спокойно выслушать самую горькую весть. А Вугар, казалось, снова забыл, зачем он сюда пожаловал, и, рассматривая носки собственных ботинок, продолжал задумчиво молчать.

— Почему ты вчера не пришел? — как ни в чем не бывало спросила Арзу, надеясь своим вопросом рассеять и успокоить его — я вернулась из института, мама поздравила меня, сказала, что ты приехал, звонил. Весь вечер мы тебя ждали… Я так волновалась! Неужели трудно позвонить, предупредить, что не придешь. Ведь не только я, старики тревожились…

Вугар слушал ее с наслаждением. Искренние, непринужденные слова Арзу разгоняли мрачные подозрения, возвращая в привычный мир любви, доверия. Он сказал покорно и виновато:

— Прости, никак не мог… У стариков попроси за меня прощения. Работа.

— Ох эта работа! — Голос Арзу задрожал. — Когда-то она кончится и мы сможем свободно вздохнуть и увидеть божий свет? — Она осеклась, заметив, что Вугар снова помрачнел. Кажется, не вовремя дала волю языку! — Что случилось? Опять неприятности на работе? — участливо спросила она.

— Да, — сухо ответил Вугар.

Непонятная тревога, охватившая было ее, немного улеглась. Ну, конечно, огорчен неполадками на работе и потому груб, раздражителен. Вот к чему привело напряжение последних месяцев. Нет, она больше не позволит ему так работать!

Арзу осмелела:

— Да ну ее к лешему, твою работу! Вконец измотала! Посмотрела я на тебя, и сердце мое словно огнем опалили. Бледный, щеки ввалились, даже белки пожелтели…

Она сочувственно вздохнула, хотела еще что-то сказать, но Вугар оборвал ее:

— Ты очень жалеешь меня, да?

— А как же? Разве ты сомневаешься? Ведь ты у меня единственный…

— Единственный? — иронически спросил Вугар.

— Конечно, ты моя первая любовь! А ты что, не знал?

— Выходит, не знал.

— То есть как?

— А вот так! Ты обманывала меня, скрывала свои тайны!..

— О дорогой, что ты говоришь?! Как я смею тебя обманывать, какие могут быть у меня тайны?

У Вугара не хватало духу высказать ей все, что он услышал от Мархамат, и он молчал, то краснея, то бледнея.

— Да ты болен! Ну конечно же болен! — воскликнула Арзу и, кинувшись в Вугару, схватила его за руку. — Немедленно идем домой! Надо вызвать врача. Вот до чего ты довел себя! Бессонные ночи… И вот результат!

— Ошибаешься! — Вугар высвободил руку. — Я не больной и не сумасшедший.

Но Арзу не слушала его и, снова схватив за руку, стала просить:

— Успокойся, милый… Ну, пойдем к нам и спокойно обо всем поговорим, прошу тебя…

Он молча и подозрительно глядел на нее. Потом сказал:

— Говорят, у тебя был возлюбленный до меня. Даже два.

Арзу вздрогнула. Долго ничего не могла выговорить, потом спросила оскорблено и гордо:

— Что ты еще слышал обо мне? Будь мужчиной, выкладывай!

Он до боли прикусил нижнюю губу и решительно, словно в воду кинулся, спросил:

— Агариза твой родной отец?

— Странный вопрос! — через силу засмеялась Арзу. — Конечно!

— А Ширинбаджи?

— Ширинбаджи моя родная мать! — с достоинством ответила Арзу.

— Но… — Голос его прервался, слова застряли в горле.

— Ну, ну, что дальше? Говори смело, не бойся!

Настойчивость Арзу развязала ему язык:

— Говорят, тебя взяли из детского дома. Настоящие родители твои неизвестны…

Слова Вугара ошеломили Арзу. Рот раскрылся, бледные губы дрожали, как осенние листья. О, если бы эти слова произнес кто-нибудь другой! Она разнесла бы все кругом, она знала бы, как ответить. Но это ведь Вугар… И она подавила гнев.

— Ты хочешь сказать, что я незаконнорожденная и к тому же гулящая? Может, скажешь, что я не с двумя, а с десятью гуляла? — В широко раскрытых глазах Арзу блеснули слезинки и тут же исчезли, — так испаряется влага на раскаленном камне.

Господи, что он наделал! Оскорбил ее родителей, так ласково относившихся к нему! Как повернулся у него язык произнести такие слова?

Арзу вздохнула, всхлип вырвался из горла, словно внутри то-то оборвалось. Она согнулась, как от резкой боли, закрыла лицо руками и несколько мгновений оставалась недвижимой. Плечи ее дернулись раз, другой, она отняла руки, лицо было мокрым от слез.

— И ты… ты… — с трудом выговаривала она, — пришел сюда только затем, чтобы очернить и замарать нашу семью, чтобы подло оклеветать меня? Что ж, спасибо! Большое спасибо!

Она пошла прочь, но, сделав несколько шагов, обернулась и сквозь рыдания громко сказала: