Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Солнце поднималось все выше, взблескивая в стальных линиях рельсов. Не отрываясь глядел Вугар на убегающие вдаль стальные полосы, и вдруг тоска с новой силой охватила его. Что случилось? Почему рухнул покой, овладевший было его сердцем? Утренний ли озноб пробежал по телу или, может, это дрожь воспоминаний?

С детства Вугар не отличался особым здоровьем, но все заботы по хозяйству лежали на его слабеньких плечах. Сколько горьких дней пришлось провести ему на этом маленьком полустанке, где многие поезда даже не снисходили останавливаться, проносясь мимо с гудением и свистом. Вот тут, вдоль этих сейчас так весело поблескивающих рельсов, бегал он, маленький, по острым камням, до крови царапавшим его ноги, по скользким от мазута шпалам. Бегал не озорства ради, как другие мальчишки. Нужда гнала его. В стужу и в дождь приходил он на полустанок, прижимая к груди узелок со свежеиспеченными лепешками из кукурузной муки, чтобы продать их проезжающим. Хлеб покупали раненые, которых везли с фронта в тыловые госпитали: солдаты, едущие на фронт, и штатские пассажиры, направляющиеся неизвестно куда и откуда. На вырученные деньги он покупал чай, сахар, крупу, — все, что так скудно выдавали по карточкам в голодные военные годы. Сколько раз, стараясь не отстать от вагона, Вугар расшибал коленки и локти. Сколько раз холодные ливни окатывали его с ног до головы, и, возвратясь домой, он целую ночь не мог согреться, не мог уснуть от боли в расцарапанных коленках. А наутро жестокий жар сжигал его щупленькое тело, била злая лихорадка, он неделями лежал в бреду, кутаясь в рваное одеяло.

Однажды по селу пронесся слух, что назавтра через станцию пройдет большой эшелон с ранеными. Кто принес эту весть, никто не знал. Может, пустая женская выдумка? Впрочем, подобные слухи в те далекие времена возникали весьма часто, особенно с начала 1943 года. Матери и жены, невесты и сестры непрерывным потоком тянулись на станцию, порой целые сутки проводя на вокзале, поджидая воинские эшелоны в надежде хоть на мгновенье увидеть сына, мужа, брата или жениха, от которых вот уже который месяц не было ни слуху ни духу. Редко случалось такое чудо. Почти всегда люди возвращались домой, измученные напрасным ожиданием, потеряв последнюю надежду. Но, видно, таково свойство человеческого сердца: проходила неделя-другая — и снова упование теплилось в душе, и опять тянулись мучительные дни ожидания на маленькой станции, в холод и дождь.

Вот и на этот раз никому не пришло в голову проверить, верна ли весть о том, что пройдет эшелон, или это чья-то очередная выдумка. Люди готовились к встрече. Из последних горстей муки месили тесто, на последних каплях масла пекли румяные слоеные чуреки. Не посчастливится встретить родных и близких, не задумываясь, от чистого сердца отдадут чурек незнакомому солдату — ведь он такой же воин. И мысль эта была для каждого горестным утешением.

Шахсанем — матери Исмета и Вугара — давно нездоровилось. Хворая, сетуя на боль в костях, бродила она по двору, а если случалось, что два дня подряд выходила на работу в колхоз, то на третий уже не в силах была подняться с постели. Но и она готовилась к встрече эшелона. Причитая и охая, месила тесто, разводила огонь и на железном круглом листе пекла лепешки. Уложив в два узелка, дала сыновьям — один Исмету, другой Вугару. Вдруг удастся ребятам продать лепешки и принести хоть немного денег, — жили трудно, в доме каждая копейка на счету.

Исмет сызмальства был упрям и капризен. Если чего не хотел делать, не было такой силы, что заставила бы его исполнить просьбу, даже слезы и упреки больной матери. Но, как говорится, видно, и в его душу заронил аллах каплю совести. С вечера он гордо заявил, что утром пойдет на станцию продавать хлеб. Да и почему было не пойти? Все товарищи собирались туда и даже уговорились подняться как можно раньше, чтобы опередить взрослых. Ребята сгорали от любопытства. Они прослышали, что через их станцию повезут не только раненых, но также пушки, танки и бронированные автомашины, то-то радость воочию увидеть всю эту технику! До сих пор они рассматривали их только на газетных фотографиях, которые потом старательно вырезывали и развешивали на стенах, украшая свое жилище. А если эшелон хоть на несколько мгновений задержится на станции, можно будет даже руками потрогать танк или пушку. Вот интересно-то!

Еще куры не слетели с насестов, а в селе уже началась суета. Мальчишки бегали от дома к дому, будили друг друга, оглашая сонную улицу громкими выкриками. Они растревожили всех собак, и дружный звонкий лай разнесся над селом. Заблеяли овцы, замычали быки и коровы, плакали маленькие дети, громко переговаривались взрослые.

Медленно таяли голубые утренние сумерки, розовая заря забрезжила на горизонте, люди группами выходили из села и вереницей тянулись по проселочной дороге к станции.

Ребята, согнувшись под тяжестью сумок, хурджунов, узелков, верные вчерашнему уговору, спотыкаясь шествовали впереди всех. Они еще не знали усталости, им все было, в новинку!

Заткнув за пояса подолы длинных платьев, чтобы легче было ступать, медленно шли пожилые женщины. Девушки-невесты, что говорится, наступали на пятки мальчишкам. А старики, опиравшиеся на посох или ковылявшие на костылях — инвалиды мирной жизни, вскоре отстали от остальных, образовав самостоятельную группу.

Дорога горбатилась, петляла, выпрямлялась, и расстояние между группами постепенно увеличивалось.

И на этот раз не сбылись мечты и надежды. В полдень, шипя и отфыркиваясь, к станции подошел один-единственный товарный поезд. На открытых платформах высились неуклюжие, плотно укрытые брезентом машины. Танк это или обычный грузовик, понять невозможно.

Мальчишки сразу потеряли всякий интерес и лишь досадовали, что зря претерпели столько неудобств, отправившись со взрослыми.

Но вот, пыхтя, словно из последних сил, тяжелый состав, который тянули два паровоза, остановился на третьем пути. Из вагонов высыпали солдаты в серых папахах и в длинных шинелях, застегнутых на все пуговицы до самого горла и туго перетянутых широкими ремнями с большими пряжками. Люди, выстроившиеся вдоль перрона, разом бросились к солдатам, в надежде найти знакомых, узнать у них хоть что-то о своих близких. И лишь мальчишки, сбившись в кучку, со стороны наблюдали за происходящим. Вугар решил не терять времени даром. Схватив за руку Исмета, он мчался к дальним вагонам, по опыту зная, что состав здесь не задержится. Паровоз передохнет минуты две-три, наберет запас воды, издаст устрашающий вой, и завертятся огромные, с красной каймой колеса, окутав все вокруг горячим белым паром…

Медлить было нельзя. За эти несколько минут надо продать хлеб и как можно быстрее, бегом, вернуться к матери, которая с нетерпением ожидает их возвращения, надеясь на скудную выручку. Возвратиться с пустыми руками значило огорчить ее, причинить боль, а этого Вугар боялся больше всего на свете.