Алексей Кирносов - Простое море

— Мне нужно Веру Владимировну, — говорит Игорь.

Сначала старушка смотрит на него исподлобья, потом глаза ее теплеют, и она проводит Игоря в комнату. Вера Владимировна стоит у детской кроватки с сеткой. На ней пестрое платье и какая-то странная, очень домашняя прическа. Она поворачивается к Игорю, и вид у нее немного растерянный. Игорь стоит молча, удивленный и потрясенный. Белокурая девочка лет трех встает на ножки, облокачивается на прут, поддерживающий сетку, и смотрит на Игоря круглыми темно-синими глазами. На лице у нее очень серьезное и даже несколько удивленное выражение.

— Ложись, Аленка, — говорит Вера Владимировна. — Дядя не к тебе пришел.

— А этот дядя — не папа?

Тихо звякнула посуда на столе. Аленка медленно переводит взгляд темно-синих глаз на Веру Владимировну.

— Нет, — говорит Вера Владимировна. — Папа не скоро приедет. Ты должна еще подрасти.

— Тогда я лягу, — задумчиво произносит Аленка, ложится, натягивает на себя одеяльце и поворачивается к стене. Вера Владимировна включает настольную лампу и делает Игорю знак, чтобы он выключил люстру. Игорь оборачивается, находит выключатель и гасит свет, а Вера Владимировна, накрыв лампу темной шалью, подходит к нему.

— Понимаете, в садике ей рассказали, что у всех детей должны быть папы. Вот она и волнуется. Наверное, выход в море?

— Да, — кивает головой Игорь. — «Аэгна» просит помощи. В час ночи выход.

— Да, пора идти. Я сейчас соберусь. Сядьте так, чтобы ко мне спиной. — Вера Владимировна указывает ему стул. Старушка, собрав со стола посуду, выходит из комнаты. Игорь садится и смотрит на детскую кроватку. Наверное, Аленка родилась уже после того, как тот погиб... А что это за старушка?

— Это ваша мама? — спрашивает Игорь.

— Нет, это его мать. Дочке здесь удобнее. Я ведь плаваю... Как вам удалось уйти с судна? Ведь вы на вахте.

— Да ерунда. Отпросился.

Скосив глаза, он видит, как Вера Владимировна натягивает длинный теплый чулок. Сердце начинает проделывать в груди какие-то не предусмотренные медициной кривые. Он никогда не мог подумать, что человеческая нога — это так прекрасно. Наверное, это совершенно особенная нога. Конечно, особенная, раз от такой красоты захватывает дыхание... Вера Владимировна замечает его взгляд, хмурится и показывает кончик языка. Игорь заставляет себя отвернуться, но это ему удается не сразу. Наконец она надевает пальто и говорит:

— Ну пойдем, штурман.

Игорь встает и, избегая глядеть на нее, выходит вслед за ней на лестницу.

— Как же все-таки вы удрали? — улыбаясь, спрашивает Вера Владимировна. — Может быть, без разрешения?

— С разрешения, — вздыхает Игорь. — Капитан влепил мне выговор за то, что я не хотел дать ваш адрес, но все-таки разрешил пойти самому. Он же не выйдет в море без радиста. Расчет!

— Ну разве можно так, Игорь Петрович. Ведь вы знаете, что Каховский ничего не забывает. Это мальчишество с вашей стороны.

Она хочет сказать еще что-то столь же укоризненное, но Игорь смотрит на нее такими ясными, влюбленными глазами, что Вера Владимировна останавливается и опускает руки. Он целует ее, не в силах оторваться и перевести дыхание, забыв о том, что она старше его на десять лет, забыв о ней, о себе и чувствуя только горячую силу, клокочущую в тесном для нее теле. И Вера тоже забывает о нем, о себе, о лестнице, потому что это ее первый поцелуй за три года. Думать можно будет потом... Наконец она отталкивает Игоря и шепчет:

— Сумасшедшие. Ведь нас ждут!

Они выбегают на улицу, в пургу, в перехлест вихрей, и даже всей силы стихии не хватает на то, чтобы охладить им лица.

Ровно в час ночи «Нептун» отходит от причала и медленно движется к выходу из порта, осторожно раздвигая тупым носом плоские овальные льдины. Красный и зеленый огоньки, обозначающие концы входных молов, проплывают вдоль бортов судна. Капитан Каховский резко опускает вниз ручку машинного телеграфа.

Старший помощник капитана Михаил Васильевич Гулин включает щелевую лампу над прокладочным столом и записывает время поворота. Капитан подходит к столу. Набросав несколько строк на листке бумаги, он отдает листок помощнику.

— Отнесите радистке. Пусть передаст Демидову.

В радиорубке тепло и по-домашнему уютно. Пахнет мандаринами, изоляцией, духами. Не убирая руку с ключа, Вера Владимировна оборачивается к старпому, на секунду замешкавшемуся у двери.

— Проходите, Михаил Васильевич. Все равно здесь уже напачкано.

Старпом протягивает ей листок.

— Есть связь? Надо передать Демидову.

— Пока есть. Они уже на камнях. Тише.

Гулин ждет, пока она кончит прием радиограммы.

— Они затопили трюм, — говорит наконец радистка, пишет несколько слов на бланке и протягивает его старпому. — Тут их координаты.

Старпом читает и кривит губы.

— Плохо. Нам туда никак не подойти. Ну, я пошел наверх.

— Как вы думаете, долго они еще продержатся?

— Трудно сказать. Смотря как сели. В конце концов «Аэгну» разобьет. Это вопрос времени.

— Как это ужасно, — вздрагивает Вера Владимировна. — Такое в двадцатом веке!

— Добавьте: во второй половине. Но двадцатый век, голубушка, наступил еще далеко не везде и не для всех, — криво усмехается старпом. — Ну, мне пора.

Он надвигает шапку и выходит из радиорубки.

Демидов почувствовал первый толчок ровно в полночь. «Аэгна» налетела кормой на камень. Ее подбросило, протащило днищем по грунту и стало бить бортом. Все произошло в одно мгновение. Демидов медленно перевел ручку телеграфа на «стоп». Теперь, когда потеряны оба якоря и судно сидит на камнях, машина уже не нужна.

— Осмотреть трюм! — кричит он беспорядочно движущимся огонькам на палубе. Огоньки — это фонари в руках матросов. Они собираются к середине судна. Демидов жадно ловит звуки, стараясь по ним определить, что происходит впереди. Он слышит грохот уключин, злые окрики боцмана, тяжелую божбу матросов. Он слышит зловещий скрип досок обшивки, стоны и бормотание радиста, сломленного морем. Только рев ветра проходит мимо его сознания. Демидов не слышит ветра. «Аэгна» стучит днищем о камни каждый раз, когда ее подбрасывает волна. Демидов уже вошел в ритм ударов, и перед толчком все его тело напрягается, как бы готовясь к прыжку, а сердце останавливается, будто ждет удара о камень, после которого оно или разорвется, или снова начнет лихорадочно биться. После удара Демидов расслабляет мускулы и несколько секунд, которые отпускает ему неумолимый ритм моря, смотрит во тьму невидящими и осыпаемыми водяной пылью глазами. В эти секунды он рычит зверем от обиды за бессилие человека перед слепой силой стихии. Пятнадцать человек, работая без минуты отдыха, могут только ненадолго отсрочить гибель судна и свою гибель. Здесь невозможно даже спастись на шлюпках. Их немедленно расколотит о камни вместе с людьми. Единственный шанс на спасение — спасение судна. Впрочем, это старый закон моря...