Серж Резвани - Загадка

— А может, это был кто-то третий? — спрашивает Поэт-Криминолог.

— Вы имеете в виду Зорна? Вот уж действительно, трудно представить Зорна, шифрующего рукописи, чтобы таким образом втянуть брата и сестру в интеллектуальную игру, направленную против их тирана-отца.

— Кстати, эти медузы-сирены — жуткий образ, но он меня восхищает, — говорит Поэт-Криминолог. — Чего Курт ожидал от Розы и Лоты? А намек на старых китайских правителей, пользующихся человеческими ногтями, вырванными у полуживых, приговоренных к смерти молодых людей, — очень рискованный прием в поэзии, разве не так? Тогда как сегодня большинство поэтов не идут дальше описания солнца, камней, лаванды, воздуха, света, Курт один, без Вергилия, спускается в хирургический ад.

— Когда я был в Гамбурге, Франц мне сказал: «Несмотря на то что это я был с самого рождения отвергнутым сыном, так называемым убийцей своей матери, больше всех страдал Курт. Он страдал из-за меня — если хотите, вместо меня. А я больше страдал, глядя на его страдания, чем из-за того, что отец взвалил на меня непосильный груз убийцы матери. Когда мы были маленькими, Курт добровольно взял на себя этот груз, которым отец хотел раздавить меня. Он нёс его и никогда не стремился избавиться. Роза тоже встала на сторону Курта и защищала меня от упреков отца. Представьте себе, что отец прозвал меня Асклепий, как бога врачевания! И знаете почему? «Ты отвратительный меленький Асклепий, — говорил он. — Твоя мать бросила тебя, а собака, козел и козленок пригрели тебя, кормили и защищали». Вот что, ссылаясь на мифы, которые он якобы так хорошо знал, повторял все мое детство отец, чтобы принизить как можно сильнее Розу, Курта и нашего дядю Юлия — моих единственных союзников, поддерживающих меня. Однажды, когда отец в очередной раз так назвал меня, я ответил: «Когда-нибудь я, как Асклепий, стану великим врачевателем и в одной руке буду держать змею-целительницу, а в другой — скипетр, так как вопреки вашим мерзким надеждам Зевс поместит меня среди звезд». То, что восьмилетний ребенок пытается противостоять ему, ловко пользуясь его любимым оружием — мифами, — произвело на Карла Найя неизгладимое впечатление. «Кроме того, — сказал я, подняв голову к этому гиганту, словно выточенному из камня, — я, как и Асклепий, смогу возвращать к жизни мертвых. И я, конечно же, возвращу к жизни дядю Юлия, а вас — никогда!» И представьте себе, что Франц всегда был уверен в своем предназначении, которое диктовало ему его прозвище.

— То, что вы говорите, — прерывает его Поэт-Криминолог, — имеет большое значение. Давно известно, что не бывает безобидных имен или прозвищ. У меня есть целый репертуар имен, перевернувших многие понятия в криминологии, в результате чего ученые принялись искать корни страшных преступлений в глубинах коллективной памяти. Этот список создал немецкий криминолог…

— Дайте ему продолжить рассказ о Франце, — прерывает его Следователь.

— И Франц превратился в того, кем из злости и в насмешку назвал его старик Най. «Одной рукой я завладел змеей-целительницей, а другой — скипетром философии, — сказал он мне. — Отец верит в знаки и паралогическое могущество, а я думаю, что нашел способ если не лечить, то хотя бы предупреждать болезнь, а также давать вторую жизнь умершим. Воскрешение Лазаря, брата Марты и Марии, которого Христос возвратил к жизни простым прикосновением, должен не оставаться единичным случаем, а служить примером обычного биологического процесса. Говорят, что у котов семь жизней, а у человека, может, еще больше. Мое изучение чувств это подтверждает. Если отбросить в сторону бессмертие, мы можем предвидеть несколько смертей в нашей жизни и несколько возрождений. Мы все рождены из хаотичного движения частиц. По примеру Вселенной наши частицы объединились и образовали независимые галактики…»

— Постойте, постойте! — восклицает Следователь. — Могу вас заверить, что в моей семье было несколько случаев воскрешений.

— Как вы собираетесь объективно вести расследование, будучи настолько доверчивым? — спрашивает Поэт-Криминолог.

— Но я уверяю вас, что в моей семье…

— Послушайте, на этот раз я прошу вас не прерывать нашего друга и дать ему возможность продолжить. Какая разница, встают мертвецы из гроба или нет! Кроме того, Лазарь, насколько я знаю, не утопился.

— Забавно, что Франц сказал: «Главное — это не то, что Лазарь воскрес, а то, от чего он умер с научной точки зрения». В этот момент мы, мокрые и дрожащие, находились на военном корабле в устье Эльбы. Моряки закутали нас в армейские плащи, и капитан ругал нас, как мальчишек, за то, что в такую непогоду мы отправились на прогулку на паруснике. Когда мы переодевались в его каюте, он вдруг спросил: «Най? Это тот, который писатель?» — «Да, я его сын». — «А вы знаете, что я его верный поклонник?» — «Нет, не знаю», — ответил Франц. «Я читал и перечитывал все его книги под всеми широтами, в любое время года, — продолжал он, не обращая внимания на плохое настроение Франца. — Не могли бы вы вместо автора подписать мне его последний роман?» И он действительно взял с книжной полки последний роман Карла Найя.

— Но что с вами случилось? Как вы оказались на военном корабле?

— Поскольку была буря, парусник Франца перевернулся.

— А не поговорить ли нам подробнее об опытах по поводу наших способностей к воскрешению? — спрашивает Следователь.

— Итак, Франц Най принял меня в Гамбурге. В то время он писал труд о летучих мышах в воображении детей. В его кабинете стояли несколько клеток, в которых в подвешенном состоянии находились летучие мыши. В соседней комнате он поставил довольно сложный, сконструированный им самим аппарат, описание которого чрезвычайно просто. Но до этого надо было додуматься! Этот аппарат представлял собой подвижную кабинку, которую можно было наклонять в любую сторону от оси. Внутри находился подвижный стул, который тоже можно было наклонять независимо от кабинки. «Здесь с математической точностью можно изучать движущую энергию, — сказал Франц. — Известно, что человек обладает чувством равновесия, но его положение в пространстве контролируется также зрением. С его помощью он ориентируется в комнатах, домах, различает деревья, любые привычные линии, такие как горизонт и так далее. Но нужно учитывать, что чувство равновесия может обойтись без зрения. Чтобы убедиться в этом, достаточно прикрыть глаза. Но как только вы их откроете, внутреннее ощущение равновесия усилится. Этот аппарат я создал для того, чтобы понять, в какой пропорции каждое из чувств управляет впечатлением, получаемым от вертикального изображения. Чтобы изучить эту физическую и философскую проблему, я создал антиестественный мир, где два вида чувств не дополняют друг друга, а противостоят друг другу».